– Да, дела-а, – протянул Андриян. – Вот я и говорю, орудьишко нам нужно.
– Что толку просить-то? Надобно самим его добыть! – встрял в разговор Колька, андриянов сын. – Я даже знаю, как это сделать. Устроим в лесу засаду – вот тебе и орудьишко.
Никифор с интересом посмотрел на парня.
– Башковитый он у тебя. Я б его к себе в войско забрал, да вам самим руки нужны. Ну а с орудьишком решайте сами. У нас тоже его не ахти сколь. А супротив нас на той стороне Амура огромное войско стоит. Тоже думаем, как быть. Царь-батюшка не шибко-то спешит нам помочь. Уж сколько просили его прислать к нам хотя бы парочку стрелецких дружин – не шлет. А ясак, вишь ли, велит собирать для казны. Неужто думает, что горстка храбрецов остановит богдойцев? Не остановит! Вот мы и нашли другой путь. Заманиваем к себе гулящих людей и делаем из них ратников. Ну а трофеи у ворога берем. И коней, и оружие, и куяки. Так что прав Колька: нужно самим думать. Ну а коль война – бегите в тайгу, а лучше к нам. Нам ратные люди завсегда нужны…
Возвратились домой братья понурые. У одного глаз заплыл, у другого губа рассечена и ногу волочит.
– И аде ж вы это были-то, окаянные? – всплеснула руками Наталья. – Никак кто побил?
Сыновья мялись. И врать не хочется, и правду говорить стыдно.
– Да это мы так. Баловались с дружками на пустыре – вот и… – пытался юлить старшой.
Мать покачала головой.
– Им жениться пора, а они еще в цацки никак не могут наиграться. Вот приедет отец – он уж вам задаст. Хотя… – она махнула рукой. – До вас ли ему щас, когда у него малый басурманин растет? Не любы вы ему давно не любы. Да и любил ли он вас когда?
– Любил, мамань, любил! И теперь любит! – вступился за отца Тимоха.
– Ага, жди!
Когда речь заходила о богдойке, Наталья тут же начинала распаляться.
– Коли бы любил, не сбежал бы от вас малых на Дон. Да и тут вместо того, чтобы вас уму-разуму учить, он вечно пропадает у своей узкоглазой. И тут его нету…
– Дак ведь он, мамань, в поход ушел, – напомнил Петр.
Мать вздохнула.
– Вот-вот… Поехала кума неведомо куда.
Братьев такие разговоры сильно огорчали. Наскоро поужинав приготовленной матерью кулагой[69], они выскочили из дому и побежали к реке. Там по вечерам собиралась молодежь. Играли в побегушки, горелки, ловушки, рассказывали друг другу всякие небылицы. Про тех же леших и всякую другую нежить, что по ночам людей пугает.
Вот и на этот раз, наигравшись вдоволь, сели кружком у костра. Девки, парни. Сидят, лясы точат, друг над дружкой подтрунивают. А тут вдруг разговор о богдойцах зашел. И это неспроста. В последнее время те все чаще стали нападать на русские селенья, грабя и убивая людей.
– Слышь, Петруха! Ты вот скажи нам, пойдет манзур на нас войной? – обратился к Петру длинный и худой, как кишка, Костка Болото.
Тот пожал плечами.
– А откелева мне знать? Я чо ли тебе амбань[70] богдойский?
– А я слыхал, что пойдет, – произнес парень. – Все наши казаки только об этом и толкуют. Вот и батька мой, когда спать ложится, саблю возле себя кладет.
Петр ничего на это не ответил. Взяв хворостину, он стал ворошить уголья в костре.
– Гляньте, гляньте! Никак кто-то чапает к нам, – пытаясь разглядеть в сумерках бегущего берегом человека, сказал Костка. – Может, Митяй? Он ведь давесь сказывал, что пойдет к Демидовской косе переметы ставить.
И точно, это был рыжий Митяй.
– Эй, братишки! Послухайте, чо я вами скажу! – еще издали закричал он.
