Когда блокада была прорвана, мать отправила Вольта в Среднюю Азию к своей родственнице, чтобы тот малость пришёл в себя, подкормился. И оказалось у родственницы таких, как Вольт, одиннадцать человек. Осенью Вольт отправил матери с отцом посылку – фанерный ящичек с луком. Между луковицами насыпал немного табака – отец без курева очень страдал.
Так отец, получив посылку, за три луковицы выменял на Андреевском рынке пианино и ещё за две луковицы организовал доставку тяжёлого инструмента домой.
Кстати, в Питере за время блокады не осталось ни одной кошки – все были съедены.
Из-за того, что не стало кошек, крыс развелось столько, что они сделались настоящим бедствием. Пить крысы ходили на Неву в определённое время – колоннами, по нескольку тысяч штук. Машины, давя крыс, буксовали и останавливались. Известен случай, когда в кабине одного такого остановившегося грузовика нашли мёртвого водителя – умер от омерзения…
После этого случая из Кировской и Вологодской областей в Ленинград привезли по вагону кошек и распределили по магазинам…
Ещё один факт. После блокады в Питере устроили выставку собак. Во всём огромном городе нашлось лишь восемь живых собак. Во-семь. Остальные не перенесли блокады.
Мало кто знает об этом факте, но по улицам блокадного Питера так же, как и по улицам Москвы, ходили колонны пленных немцев. С одной стороны, это имело пропагандистское значение: в людей надо было вселить веру – не всё, мол, так плохо, с другой – ни бензина лишнего, ни машин в городе не было, пленные – не баре, пройдутся по улицам и пешочком.
Вши, правда, оставались после них в несметном количестве, но об этом – разговор особый, вшей с асфальта смывали пожарными шлангами.
Вели как-то фрицев по ленинградским улицам, перегоняли из одного угла города в другой, шли немцы по тихому голодному Питеру, по длинному Невскому проспекту, видели тяжёлые землистые лица горожан и усмехались:
– Вам сдаваться надо, вы все дохляки, вы, если вас не подкормить через Красный крест, очень скоро загнётесь… Все до единого!
Слушали питерцы фрицев и молчали. Сжимали кулаки, но пленных не трогали – пленные есть пленные.
– Мы очень скоро отъедимся в Сибири, выживем, а вы все подохнете… Слышите, ленинградцы?
Ленинградцы продолжали молчать. Движение пленных по Невскому проспекту – сцена эта состоялась именно там – продолжалось.
В это время из боковой улочки, выходящий на проспект, чётко печатая шаг, выдвинулась группа девушек в солдатской форме, с начищенными до блеска трубами, с барабанами и литаврами – военный оркестр одной из частей, оборонявших город.
И как врубили девчонки бодрую весёлую музыку, как врезали марш, так понурые питерцы разом головы и подняли, в глазах у них заблестели обрадованные слёзы, на лицах появились улыбки, а немцы сразу скисли – поняли, что в этой психологической схватке они проиграли. Более того, они поняли и другое – проиграли войну, вот ведь как. Раз среди голодных, умирающих людей есть такие жизнерадостные девчоночьи оркестры – на победу даже рассчитывать не приходится, такой народ непобедим.
Между прочим, питерцы голодали, болели, умирали, а немецким военнопленным – тем, кого отправили в пресловутую Сибирь, – была определена следующая пищевая норма на человека: 400 граммов хлеба (выздоравливающим после болезни – 600 граммов), 450 граммов овощей, 70 граммов мяса. Дальше в отчётах той поры вообще шли деликатесные продукты, о которых ленинградцы уже забыли, вплоть до сухофруктов, колбасы и сыра.
