Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей» - страница 70

Колчак внимательно присматривался ко всякому полярному зверю, изучал его повадки. И он видел, что человек почти всегда бывает жесток с ним, любой спор решает в свою пользу нажатием пальца на курок, не задумываясь, как туго приходится «нашим братьям меньшим», особенно в лютую стужу. А он стал это остро чувствовать, прежде всего, когда общался с ездовыми собаками, когда их лапы примерзали ко льду, а из ноздрей с дыханием брызгала кровь лопнувших легких. Он не давал стрелять в заболевших собак. Погонщики-якуты смотрели на Колчака с явным недоумением: заболевших собак всегда убивали. Это проще и дешевле, чем их лечить, выхаживать…Но Александр Васильевич и лечил их, и выхаживал, и случалось, что заболевшие собаки выздоравливали.

И выше подобной ситуации для него могла быть только опасность человеческой жизни. Так случилось совсем недавно, когда на о. Котельный Колчаку пришлось дать команду освободиться от лишних собак. Оставшаяся партия на острове не смогла бы их всех прокормить в ожидании обратного зимнего пути.

Изменилось у Колчака и отношение к арктической живности. Это раньше он рассматривал ее только через прицел винчестера, теперь же стрелял только в необходимых ситуациях: или самозащита или кончилась еда. И не только потому, что было жалко. Он часто вспоминал своего товарища по экспедиции зоолога Бирулю, когда тот требовал уважительного, на «Вы», отношения к зверю. И он сам теперь понимал, что северного зверя выбить очень легко (да еще и ледяная Арктика поможет), но вот ведь незадача – другой-то не разведется…

Иногда открывались совсем необычные обстоятельства. Несмотря на суровые условия, природа здешняя, оказывается, такая нежная, такая хрупкая, что и дышать-то на нее боязно. Наступишь неаккуратно на ягель (тундровый мох), вдавишь его в лунку, сплющишь живую ткань – и будет твой след мертвым почти десять лет. А след от костра еще больше – целых восемнадцать лет. «Не дай Бог, навалится народец на Арктику числом поболее – ничего тут не останется, только лед да голые холмы».

26 июля – пристали к о. Фадеевский. На берегу встретились с партией Толстова, матроса со шхуны «Заря». Толстов выехал из Казачьего еще в марте вместе с М. И. Бруснёвым. У Михайлова стана они расстались. Бруснёв с несколькими промышленниками-якутами по льду отправился на о. Новая Сибирь, а партия Толстова поехала осматривать о. Котельный. В начале лета Толстов перекочевал на о. Фадеевский и летовал здесь с четырьмя промышленниками в надежде разыскать Толля и его спутников. Но ни на северных берегах Фадеевского и Котельного, ни на Земле Бунге следов пребывания Толля не обнаружено.

И группа Колчака сколько ни приставала к берегу, сколько ни всматривалась в ледовые нагромождения – ничего… Экспедиция Толля точно сквозь землю или сквозь воду – что еще хуже – провалилась: ни следочка, ни малейшей зацепки, будто и не существовало на свете барона Толля с его давним другом астрономом Зеебергом; будто и не было двух каюров, ушедших с учеными на поиски Земли Санникова…

Все это Колчака страшно мучило, боль варилась в нем, будто в закрытом котле, мешала порой дышать, двигаться, даже думать. Но он не привык выплескивать на других ни боль, ни сомнения. Спокойный, неразговорчивый, уверенный в себе и внешне невозмутимый, он продолжал поиски барона Толля.

27–29 июля. Отряд Колчака отправляется дальше, к восточной оконечности о. Фадеевский – мысу Благовещенский, а оттуда через пролив того же названия – к о. Новая Сибирь. Здесь в зависимости от успехов партии Бруснёва будет ясен дальнейший путь действия.