– Смородиновое варенье. Берите, пожалуйста. Мистер Во, положить вам?
– Да. Я желайт после ужина принять ванна ещё и сигар в чистый постель. – Он, сунув клюв в чашку, хлебнул. – И пожалуйста, туалет пусть открыт для мои всякий надобность. – Он опять отхлебнул. – В ваш спокойный гуманный условия я вспоминайт колдовские слова превращаться обратно, крррах! Временно, к пользе бизнес, вы оба мой секретарь, двести долларов месяц. Мисс писать письма, звонить мистер Смит. Вы – искать негодяй продавать ценный вещь. Нет, триста семьдесят долларов каждый. Я вам платить много в месяц! – Быстро склевав потом хлебную корку, он улетел в ванную и заплескался в воде.
Скептик подлил себе чаю и потянулся к варенью.
– Наверное, вам пора идти, – предложила Актриса. – Поздно, скоро автобусы перестанут ходить. – Она грела ладони о свою чашку и не подымала глаз.
– Останутся у вас на ночь один или двое, не всё вам равно?
– Кажется, я не оставляю у себя никого.
– Он может вспомнить свои заклинания превращаться обратно в любой миг. Что вы сказали?
Актриса вскинула на него глаза. – Я ничего не сказала. Но, признаюсь, я не продумала эту возможность, – После чего собрала нужные вещи, оделась и, когда Воротила Финансович, волоча на себе полотенце, выбрел из ванной враскачку, произнесла: – Вы, мистер Во, оставайтесь, устраивайтесь, где вам удобно. Рыба и хлеб для вас на подоконнике. Завтра я после спектакля приду и напишу нужные письма.
– Сигар у нас нету, вот сигареты, – со скуки съязвил Скептик.
Пыхая дымом и благодушно кивая, американец их проводил, а когда дверь за ними захлопнулась, перебрался к окну любоваться ночными огнями.
Скептик же проводил девушку через квартал до какого-то дома.
– Здесь моя подруга, я пока у неё поживу, – объяснила она.
Скептик молча поцеловал её руку и зашагал в снегопад.
Превращение близ экватора
Без остановки носило друзей по пустыне Сахара, и, только они вкатывались в Атлантику, ветер менялся и гнал их до Красного моря в завесе песка с такой скоростью, что ремни, на который висел ранец вроде качелей, тёрлись о палку, пропущенную через центр, дымились и раскалялись.
– Эй ты, – орал Перекати-Поле. – Придумай что-нибудь, если ты настоящая комсомолка.
Вика, скрючившаяся на ранце, помалкивала и порой дёргалась изо всех сил, оттого направление их отчаянных гонок менялось мало помалу. Травяной шар считал, что она это делает, чтоб ему досадить, и скандалил неистово. Вика же, обнаружив, что на подъёмах качение замедляется, норовила свернуть к исполинской горе впереди и после серии мощных рывков преуспела. Ветер, свистя, покатил их к вершине, ослабевая, юля и увиливая. Наконец, он бежал прочь, унося с собой пыльную бурю. Небо очистилось, запылало ужасное солнце; парочка скрылась в тень под скалой и печально смотрела на мёртвые обожжённые камни.
– Что делать? Как быть? – высказался Перекати-Поле. – Здесь от нас скоро рожки да ножки останутся.
И они мучались и томились.
К вечеру жара спала немного. Скатившись с горы, они двинулись по пескам и щебёнке, отбрасывая невероятные тени. Вдруг за скалистой грядой раздались голоса. Вика туда побежала и обнаружила странных людей в небывалых одеждах, толпившихся у пьедестала.
– Мы собрались! – восклицали они. – Так начнём говорить, любомудрствовать! Просим, просим, Солон! Ты всех старее, говори первым!
– Я не хочу говорить, потому что есть тот, кто вмещает в себя мои знания, а я – жалкий должник его.
