– Любовь – позор нашего общества, – шумели «сапоги», – такое важное дело и так неорганизованно. Энтропия ужасно велика… А Леночку необходимо пристроить…
Леночка осталась у них занозой в памяти. Они чувствовали перед ней вину. Они уходили теперь в свободный полёт. Они свободны как птицы, и их судьба совершает резкий разворот, а Леночка осталась укором совести. Они как могут помогут ей, станут трезвонить о ней на каждом углу. Вокруг ровесники, былые однокурсники, однокашники и однокорытники. И где-нибудь сработает. Обязательно. Но пока Леночка для них горчинкой вины.
– Слушай, – философствовал Семёнов, – может, с Севкой её свести? Ведь это счастье для женщины – иметь мужем такого чистосердечного лопуха.
Время от времени в комнату заглядывал Сева. Он был не от мира сего, этот Сева. Он считал себя математиком и обо всем, кроме уравнений, говорил:
– Это вне сферы моих профессиональных интересов.
Толку от него не было, и на него давно махнули рукой. Любое маленькое поручение он раздувал до гигантских размеров. Ходил советоваться, и все знали в отделе: Сева взялся за новую штуку.
Из всего антуража работы уловил он лишь внешнее – суету и горячку. И когда он спешил, говорил, подражая другим, короткими отрывистыми фразами, ему самому казалось, что и в самом деле он спешит и занят. Слушал он, как правило, плохо, а последнее время вообще находился в подвешенном состоянии. В его расчётах определения местоположения межпланетных станций обнаружился солидный изъян. Обнаружил его Вадим, а начальник отдела Викторов издал негласный приказ: в командировки не посылать, не повышать, поручить конкретный кусок работ с целью выявления.
К «сапогам» Сева заходил «по делу», и это их нервировало. Теперь он составлял программу расчёта расходов рабочего тела, но по привычке взялся немыслимо широко, учитывая чуть ли не реакцию теплового излучения и возмущение от возможных микрометеоритов. К «сапогам» он заходил посоветоваться.
– Какой совет, – еле сдерживался Семёнов, – у каждого – собственная метода.
Но Сева щурил наивные голубые глаза и вид при этом был у него глубокомысленный.
– А по-твоему?
– Ну, я бы сделал грубо большой рывок, – пожимал плечами Семёнов, – а потом подчищал зады. Это как у строителей. В страшном темпе строится забор, а затем можно ничего не делать. И никто не беспокоится, всех гипнотизирует забор.
– Ладно, – говорил Сева, – пойду, попробую методом Монте-Карло. Понимаешь, сам Иркин интересуется. Пойду ещё и его спрошу и время закажу на машину.
– Так у тебя и программы нет…
– Ничего, поговорю.
И Сева уходил, оставляя кавардак в сознании собеседников.
– Долго он здесь не продержится.
Однако на этот раз Сева был встречен словно желанный гость.
Сева пришёл, – веселились «сапоги». – Великий машинист – Сева. Лучшие годы провёл с вычислительной машиной.
Сева улыбался, но настороженно смотрел.
– Отчего ты не женишься, Севка? – начинал в нетерпении Игунин.
– Ему некогда, – подключался Семёнов, – он и ночи проводит с машиной. Отчего, скажи, ты работаешь по ночам?
– По ночам никто не мешает, – отвечал Сева скромно. Но «сапогов» это только возбуждало.
– Может лучше, чтобы мешали? Чтобы кто-то ворочался под боком и повторял: ну, Сева, ну, Себастьян?
– Тебе обязательно нужно жениться. У тебя будет куча детей.
– Детей и аспирантов.
– Детей, аспирантов, аспиранток, детей от аспиранток. Одним словом, масса детей.
