Первого августа погода была идеальная. Лоренцо крепко обнял друга и вернулся на берег. Он стоял на причале до тех пор, пока оба судна не скрылись в рассветной дали.
Вестей все четыре года приходило мало. Последнее полученное Лоренцо письмо было с Камчатки, недосягаемой земли во владении русских царей, ещё восточнее Японии. Письмо достигло Версаля в прошлом октябре: его доставил вместе с депешами юный гонец, господин де Лессепс, двадцати одного года, который потратил целых двенадцать месяцев, чтобы привезти их по земле и льдам с дальнего конца Сибири на родину.
В том последнем письме Лаперуз обещал вернуться к лету 1789 года.
И вот уже июль. Но дозорные на маяках по всему побережью Франции ничего не видят на горизонте.
– Далеко ещё?
Лоренцо лё Кутё окликает идущего впереди лакея. Они шагают по парижским улицам уже немало минут. Ангелик не отстаёт ни на шаг.
– Господин Бассомпьер живёт на Королевской площади, здесь рукой подать, – отвечает лакей.
Они только что вышли на улицу Святого Антония, возле бывшего кладбища Святого Иоанна.
– В обратный путь хозяин даст вам своего кучера. Прошу его простить. Кареты только доставили.
– Вы говорите, он прибыл из Англии…
– Несколько дней назад.
– Француз?
– Да.
– Из дипломатов?
– Не думаю.
– Зачем он в Париже?
– У него состояние. И он его тратит. Говорят, он платит своим людям каплями из золота, что весят как грузы у плотников на отвесах.
– Вы очень загадочны.
– Я всего лишь его лакей.
Лоренцо думает о письме, которое его ждёт, в надежде, что оно послано с совсем близких берегов и отправитель прибудет следом, через считаные дни.
Он оборачивается на Ангелика, словно забыл про него. Тот говорит со смущённой улыбкой:
– Судьба господина Лаперуза очень волнует Учредительное собрание. Не знал, что вы друзья.
Лакей ведёт их под галереями арок, которые тянутся вдоль фасадов на Королевской площади.
Под сводами разместилось несколько лавочек. По центру площади на ограждённой решётками лужайке возвышается конная статуя Людовика XIII. Сама площадь представляет собой квадрат со стороной почти в полторы сотни метров, окружённый совершенно одинаковыми высокими домами из кирпича и камня. За полтора века со времён их постройки известняк потемнел.
Но там, где площадь примыкает северо-западным углом к небольшой улочке Перевязи, взгляд притягивает сияющий фасад. Все трое выходят из-под арок, любуясь им.
– Вот он, – говорит лакей с гордостью, – особняк Бассомпьера, некогда принадлежавший кардиналу Ришельё.
На окнах, карнизах, балконах висят полсотни ремесленников, точно пчёлы на золотистой рамке улья. Они трут, отскребают, красят. Перед парадными дверьми выстроились в очередь пять подвод. С них сгружают мебель. Носильщики снуют в дверях.
Лё Кутё созерцает происходящее. Ангелик заворожён. Стоящий рядом лакей позирует, будто весь этот лоск – благодаря ему. Вдруг банкир вспоминает, зачем он здесь.
– Где он, ваш господин Бассомпьер?
– Вот.
Лакей указывает пальцем наверх. На балконе третьего этажа мужчина собственноручно навешивает на петли тяжёлую створку стеклянной двери.
Он не заметил их, однако Ангелик тут же бросился под арки. И стоит, вцепившись в колонну двумя руками.
Задыхаясь, зажмурив глаза, он ждёт, когда успокоится сердце.
Мужчина, которого он только что видел, этот господин Бассомпьер – на самом деле Жак Пуссен, плотник с «Нежной Амелии».
Два года назад, на обломках того корабля, Жан Ангелик избавился разом от него и от кока по фамилии Кук: он запихнул их в мешки и бросил на судно с каторжниками, которое отчаливало заселять далёкие южные земли Австралии.
