– Не могу сказать. Я лишь два дня как на службе у господина. Господин только прибыл в Париж, хотя, как вы увидите, уже обустраивается с размахом и не теряя времени.
– Напомните его фамилию.
– Бассомпьер. Он француз, но приехал из Лондона.
– Он знаком с Лаперузом?
– Позвольте вновь извиниться за моё незнание.
Им открывают ворота. Все трое сворачивают в улицу налево. Соседний особняк тоже принадлежит банку. Со временем конторы лё Кутё откусили себе половину плотно стоящих домов квартала. Если всё будет хорошо, на следующий год они переедут западнее, ближе к безупречной площади Людовика Великого, которую иногда ещё называют Вандомской, в память о стоявшем там некогда особняке. Так будет удобнее и величественнее, однако молодой банкир знает, что будет скучать по этому району и виду сверху вниз, на суетящийся народ.
Ангелик шагает рядом с лё Кутё. Он никак не смирится с провалом своего плана. А всего-то небольшая оплошность. Его не так поняли. Нужно было объяснить свою задумку иначе, с другого конца. Всё, чего хотел депутат, – как-нибудь затереться в банк. Он надеется, что хотя бы для прохожих они выглядят сейчас как деловые партнёры, стремительно идущие за своим слугой.
– Бассомпьер, Бассомпьер… – бормочет Ангелик, рисуясь. – Эту фамилию я слышал.
Это, кстати, правда: он слышал её когда-то давно.
Никак не вспомнить, откуда она у него в голове. Кажется только, что воспоминание было не из приятных. Он роется в памяти, надеясь хоть чем-то услужить банкиру.
Впрочем, тому всё равно не до него.
Они свернули на улицу Края Света, переступили через ручеёк сточных вод. Солнце теперь светит им в лицо.
Лоренцо лё Кутё смотрит в голубое небо над высокими домами. Он познакомился с Жан-Франсуа де Лаперузом в Испании, зимой 1782 года. Мореплаватель вернулся из Гудзонского залива победителем, но был крайне измотан битвами за американскую независимость. Он вёл назад в Европу два судна и сделал стоянку в Кадисе, где тогда работал Лоренцо.
Маленькое франкоязычное сообщество Кадиса встретило Лаперуза как легенду. Он был старше Лоренцо, потерявшего отца в одиннадцать лет, и благодаря его теплоте, его тарнскому акценту они тесно сблизились. Путешественник был совсем не похож на финансистов из его нормандского семейства…
Три года спустя, весной 1785 года, только что поженившиеся Лоренцо и Фанни приютили Лаперуза у себя в Париже. Он заканчивал тайные приготовления к важнейшей из экспедиций, какие только можно вообразить: четырёхлетнее плавание по самым отдалённым уголкам Тихого океана. Предприятие старались держать в секрете от англичан: это был французский ответ на славные похождения капитана Джеймса Кука несколькими годами ранее.
Когда настало лето, Лоренцо лично проводил Жан-Франсуа в Брест. Был июль. Корабли уже стояли на рейде. Пришлось прождать ещё несколько дней, прежде чем ветер подул в нужную сторону, унеся туман с дождём. Молодой банкир воспользовался этим, чтобы вместе с другом исследовать стоящие на якоре суда.
«Буссоль» и «Астролябия» не походили ни на один другой корабль. Это были Ноевы ковчеги, гружённые живыми свиньями, овцами, сотнями уток, куриц, индюков. Слышно было, как мычат коровы, как гуси хлопают крыльями. Но главное, на судне было чем занять десятки разместившихся на борту учёных, художников, инженеров. Сложно было понять, где вы – в плавучей лаборатории, в мастерской, на складах, в ботанической оранжерее или в астрономической обсерватории. Самым любопытным, наверное, была настоящая ветряная мельница на корме «Буссоли», благодаря которой можно было молоть зерно каждый день, а не хранить муку, которая быстро портится и не переживёт многолетнего плавания.
