Брюно тянет Нину к окну. Его нисколько не раздражает, что кофе тут всегда приходится терпеливо и долго ждать. Хозяйка зала движется уверенно, но нерасторопно. Слишком громко звенит допотопный кассовый аппарат. К этому он привык. Они бывают тут с Ниной почти каждые выходные с тех пор, как открылась тесная кофейня. Здесь уютно и всегда есть на кого поглазеть, чтобы не придумывать темы для разговоров, ему легче молчать. Раньше Нина долго студила и осторожно пила черный чай, робко дула на горячее, болтая ногами под столом. С тех пор дочь выросла почти вровень с ним и стала гораздо выше старенькой кассы. А раньше ей приходилось тянуться, привставать на цыпочки, чтобы сделать заказ.
Наконец заказ готов, и вначале они просто пьют обжигающий кофе. Брюно смотрит на Нину и радуется, что у него всегда было достаточно времени, чтобы наблюдать, как растет дочь. Ведь она больше не будет учиться неуверенно, а потом и быстро ходить. Если и посмеется над фокусом «отрезанный палец», то только из вежливости, а жаль. Давно сердито не плюется брюссельской капустой.
Улыбчивая кассирша почему-то именно зимой, в канун Рождества, особенно сильно завидует жене Брюно, невольно подслушивает разговоры отца и дочери, но чаще – согласное молчание. Сегодня у Брюно есть и свои особенные причины для сентиментальности. Кроме того, летом тело Нины сделало кульбит, и она вернулась из лагеря с сороковым размером ножки и обозначившейся под свободными футболками грудью. Девочка начала сутулиться. Покрасила волосы в цвет вороньего крыла, стала носить только черное. Перемены смущают их обоих, но привычные ритуалы спасают от неловкости.
– Ну рассказывай, Нина, что значат твои занавешенные простынями зеркала. Бери мой трюфель тоже, я не хочу.
– Разве не знаешь? В Средние века люди верили, что зеркало придумал дьявол, что оно может утащить у тебя душу, не смейся, не смейся, а ткань защищает меня, если зеркало снять в ванной нельзя.
– Я слышал только, что у славян есть традиция закрывать зеркала черными тканями в первые три дня, когда в доме покойник.
– Если зеркало разобьется, с его хозяином случится беда. А еще зеркала нельзя вешать у кровати.
– Можешь просто испугаться своего отражения, понимаю.
– Если честно, мне не нравится видеть свое отражение. А причесаться можно и так, накраситься, глядя в зеркальце пудры, пап.
И Брюно не спорит, он помнит, как стеснялся своего лица и растопыренных ушей, когда был в возрасте Нины. Но потом эти уши нашла симпатичными Альма. «Они как у Эйнштейна», – сказала она, и Брюно полюбил свои уши. Поэтому сейчас он не спорит и решает, что теперь просто станет чаще хвалить дочкины волосы, и улыбку, и походку, и странные черные наряды тоже. Он мечтает, что однажды Нина вырастет и станет уверенной в своей красоте девушкой. Неважно, как она будет выглядеть, но будет чувствовать себя красавицей и останется жить в Люксембурге, ведь нет места в мире лучше. Разве ему, мальчику из страны, которой, к счастью, больше нет, этого не знать. Пусть Нина никогда не узнает, что такое дефицит.
– Птица моя, скажу тебе по секрету, Альма попросила меня уговорить бабушку прийти к тебе на премьеру. Расскажи, какую пьесу вы ставите, какую роль в ней ты играешь, чтобы у меня были аргументы.
– Скажу по секрету, бабушка давно знает, о чем спектакль, – подражает его тихому голосу дочка. – Она сама выбрала пьесу и рассказала, что мне нужно отдать главную роль руководителю кружка. Знаешь, как он на нее смотрел?
