– Да! И бабушка сшила мне костюм у костюмерши оперы, ты представляешь? Она привезет его в день премьеры. И еще она подарила мне ландыши, вот смотри.
Нина долго роется в сумке и достает брошь с ландышами из розовой эмали в россыпи мелких бриллиантов, которую она завернула в бумажный носовой платок и положила в коробку для завтраков.
– Бабушка сказала, что эта брошка всегда приносила ей удачу на премьерах.
Брюно вертит брошь в руках и надеется, что никто не догадается, что бриллианты настоящие.
– Давай не будем пока говорить о броше Альме?
Нина пожимает плечами.
– Бабушка тоже советовала не говорить. Знаешь, я хочу быть, как бабушка. Она такая… такая… даже не знаю, как объяснить.
– Понимаю.
Брюно хорошо знает, как привлекательны яркие талантливые люди и каким жалким выглядит в этой известной семье он сам. Пусть он и старается изо всех сил, его усилий всегда мало, потому что ожидания велики. Ведь люди, безжалостные к себе, ужасно требовательны и к другим, а что ему им предложить, если его в детстве не поцеловала муза, не одарила ласточка. Да и Альма мается, чувствует, что не реализовалась, а все потому, что выросла на сцене, среди особенных людей, которых она привыкла считать обычными. Взять даже любимую детскую книгу Альмы – «Мэри Поппинс». Жена до сих пор отказывается верить, что Мэри волшебница, а не обычная няня. Знает книгу наизусть, а волшебство пропустила, не заметила, когда читала, и ждет теперь от нас всех совершенства, а у меня вот нет волшебной палочки. Но об этом Брюно дочери не говорит. Он начинает собираться и будто бы промежду прочим произносит:
– Знаешь, я еще хотел тебя попросить… Точнее не я, а мистер Патерсон. Тот, который руководит вашим школьным театром, Нина. Прости меня, но он говорит, ему неловко, что ты посылаешь ему любовные послания в открытках… А у мистера Патерсона жена, двое мальчишек… Мне неловко, Нина, тебя просить, но ты знаешь… Ты понимаешь, мужчины и ученицы – это всегда так деликатно. Он высоко ценит твой музыкальный дар и танец, но если так и дальше…
Оба молчат и стали красными, как шары на елке у окна. Не смотрят друг на друга, избегают взгляды других людей в кофейне. Скорей на улицу!
– Я понимаю, – выдавливает Нина. – Пойдем, па. Мы же опаздываем.
Они многое еще хотят сказать друг другу, но не знают, с чего начать, не могут выбрать слова. Брюно рад, что они так удачно припарковались, долго ходить у него нет сил. Когда парочка выходит из кофейни на холод, Брюно предлагает:
– Посчитаем светофоры, как раньше?
– Я и так точно знаю – их шесть до школы и еще один сломанный, прямо перед поворотом к бабушке.
– Ладно, тогда что будем считать? Собак?
– Елки! Давай елки в витринах. Неделя до Рождества, – подыгрывает Нина.
А я смотрю на эту приторную парочку – неудачника Брюно и его незаконнорожденную дочь – и чувствую, как волна гнева и тошноты подкатывает к горлу. Ненавижу. Особенно Брюно. И глупую Нину тоже. Избалованные жалкие люди, которые думают, что страдают, а на самом деле живут в пряничных домиках, в пряничном королевстве.
