Но не с моим везением…
Седенький дворецкий, поворчав для порядка, посторонился. Лишь когда я проходила мимо, он прямо в душу мне (честное слово!) заглянул своими бесцветными глазами. Я поклясться была готова, что он что-то обо мне знает. Надо с ним поосторожней.
— Да ты не бойся, - будто подслушала мои мысли горничная, - Никитич всего неделю как место получил, вот и выслуживается. А тебя все же кто нанял-то? Хозяин сам, что ли?
— Сам, - машинально ответила я – и прикусила язык. Но было поздно.
— Вон оно чего… А звать тебя как?
— Марго. Лазарева Маргарита, - припомнила я фамилию, названную Яковом.
— А я Глафира, Глашей тоже можно. Экономка я здесь – дольше всех у господина барона служу. Уж третий год пошел.
Глаша тем временем скоро вела меня по просторному вестибюлю, а я крутила головой, с интересом разглядывая расписной потолок и стены.
— А там что? – наткнулась я взглядом на проход, в который проскользнула утром. Теперь он был плотно перегорожен дверью.
— Туда ходить не вздумай, - серьезно предупредила Глаша и даже тихонько тронула ручку двери, убеждаясь, что та и правда заперта. – Хозяин узнает – мигом даст расчет.
Сурово.
— А там? – я кивнула на дверь противоположную.
— И туда нельзя. Там рояль у нас, личная гостиная да апартаменты господина барона. Ежели барышня захочет помузицировать, то можно – но дальше музыкальной залы ни-ни! Поняла?
Я кивнула – но Глаша, сделавшаяся вдруг строгой, с нажимом переспросила:
— Поняла?!
— Да!
— Ты гляди – господин барон глазастых, любопытных да болтливых не держит. Мигом выставит!
Дворец Синей Бороды какой-то, - подумала я, но вслух правдоподобно заверила, что я совсем не любопытная и ни капельки не болтливая.
А Глаша продолжала экскурсию: теперь мы поднимались по той самой шикарной мраморной лестнице.
— На первый этаж, если уж прямо говорить, ни тебе, ни барышне спускаться не следует. Наверху и столовая имеется, и умывальни аж три штуки с ватерклозетами. Да и в сад с оранжереей через балкон оттудова спокойно можно спуститься. Первый этаж у нас целиком хозяйский, на третьем прислуга размещена, а на втором детская, классная да твоя спальня будет. Это в правом крыле, а в левом на твоем этаже парадная столовая, гостиные да танцевальная зала…
— …но туда мне тоже ходить не следует, - понятливо договорила я.
— Да нет, - разулыбалась Глаша, - там как раз барышня танцами своими занимается, когда балетмейстер приходит – туда-то сколь угодно ходи.
А я все осматривалась. По этим же комнатам я вихрем пронеслась сегодня утром, но, оказывается, тогда и половины всей красоты не увидела.
Мраморная лестница, начавшаяся в вестибюле, меж этажами раздваивалась, поворачивалась на триста шестьдесят градусов, и обе ее половинки выходили на открытую галерею второго этажа. Один конец той галереи тянулся к дверям столовой, второй же (куда мы прошли) выходил к зале, названной Глашей Гобеленовой гостиной. Окна в той гостиной смотрели на черные воды Мойки, соседняя же стена со стеклянными вставками как на ладони показывала мраморную лестницу и вестибюль. Зато две другие стенки и правда были украшены гобеленами. Правда, перемежались с портретами – среди которых мое внимание сразу привлек самый большой, во всю высоту стены.
С портрета, сверху вниз, на меня надменно и неприветливо смотрел мужчина. Довольно молодой еще, лет тридцати, может быть. Глаза хоть и светлые, зеленые, но взгляд – неимоверно тяжелый. Гладко зачесанные назад волосы, тяжелый подбородок с ямкой и сложенные в насмешку губы. По крайней мере, улыбкой
