Читать онлайн Хэдди Гудрич - Американка

© Giunti Editore S.p.A., Firenze-Milano, www.giunti.it, 2021

© Тигай А., перевод, 2023

© Издание на русском языке, оформление. Строки

Моим мамам

Анита Паломба встретила меня, свою американскую дочь, в те выходные, когда потеряла мужчину всей своей жизни. Что это? Наказание для женщины, которая многого требовала от судьбы? Или следствие природного равновесия в мире, в котором всего должно быть одинаковое количество: мужчин и женщин, дождя и засухи, дней и ночей?

Анита могла бы выбрать другую девушку, например, Бренду из Калифорнии. Бренда тоже вышла из вагона Везувианы [1] вместе с багажом и зачарованно оглядывалась вокруг. Мы покинули сказочную Италию с открыток и прибыли в реальную Италию из новостных сводок. Тушь подчеркивала понятное изумление Бренды и зелень ее полных надежды глаз. Я же пока не красила ресницы, не была готова заявить во всеуслышание, что я женщина. Но Бренда была полна оптимизма. Высокая, с прямой спиной, она чем-то напоминала итальянские новостройки, которые сбились в кучу и подглядывали за нами распахнутыми от жары окнами балконов.

Анита могла бы выбрать Сиф из Швеции, в чьих чистых глазах отражалось мое растущее беспокойство. Или предпочесть сына – Хуанга или Хесуса, шагнувших на итальянскую землю в аэропорту Фьюмичино и сразу потерявших первые буквы имен [2].

– Улидза Носсера, – объявил Хесус, ставя сумки у указателя на остановке «Улица Ночера». Пока рядом не было местных и взрослых, он решил развлечься, коверкая итальянский.

Но нет, Анита выбрала меня. Наверное, она узнала меня по фотографии. И вот она уже шла ко мне навстречу, улыбаясь и сияя, словно не могла удержать внутри секрет, которым спешила со мной поделиться.

Казалось, Анита только что прибежала с пляжа. Запыхавшаяся, загорелая, со связкой ключей в руке. В вороте расстегнутой рубашки была видна ямочка между грудями, а юбка с цветочным узором развевалась от ветра, поднятого уходящим поездом. Ее золотистые и гладкие, как лицо, ноги торопились мне навстречу. Я не могла разглядеть ее брови: может, она натуральная блондинка? Как потом оказалось, нет.

Без всяких приветствий Анита сразу крепко обняла меня. Меня уколола ее золотая цепочка и пощекотали ее жесткие волосы. Но это объятие избавило меня от чувства первой неловкости, которую обычно испытывали все подростки при встрече со своими новыми семьями. Судьба крепко взяла меня за руку. От Аниты пахло духами Fendi и мятной жвачкой, она слегка дрожала, и эти волны дрожи прошли сквозь меня, словно слабый электрический ток. Анита засмеялась – хрипло и одновременно по-детски. Так смеются, когда тебе рассказали новый анекдот, а ты, хоть и стараешься держать себя в руках, все равно не можешь не рассмеяться. Как мне удалось пробудить в незнакомой женщине такой прекрасный и искренний смех?

Она освободила меня от своих объятий.

– Dio mio [3], наконец-то ты здесь! Я – Анита, можешь звать меня мама Анита. Ты, наверное, проголодалась? Хочешь есть? Пойдем скорее домой, я тебе что-нибудь приготовлю. И ты отдохнешь. Устала, наверное?

– Да. – Мне кажется, это был лучший ответ.

За Анитой, словно ее помощник, шел представитель берлинской ассоциации. Он немедленно попытался вернуть себе положение официального встречающего. Мужчина энергично пожал нам всем руки и погнал через дрожащий, словно при землетрясении, железнодорожный переезд. Выбоины заглатывали колеса моего чемодана, автомобильные гудки оглушали меня – и в считанные мгновения я потеряла из вида своих попутчиков.

Анита припарковалась во втором ряду, поэтому так спешила. Она без усилий уложила мой чемодан в багажник, словно он не был забит книгами на английском, скетчбуками и тяжелыми зимними вещами.

– Если что, кирпичи можно купить и в Кастелламмаре, – ехидно заметила Анита.

Наверное, нужно было засмеяться. Но Анита уже включила первую скорость – словно пнула пятками старую лошадь – и больше не веселилась. Она сосредоточилась на дороге. Анита вела машину, как нью-йоркский таксист, лихо крутила руль, много сигналила – без особой причины и злости, ехала в противоположном направлении по улице с односторонним движением.

– Так быстрее, – объяснила Анита, но мне показалось, что толку от ее маневров нет.

Наверное, магазины снова открылись после обеденного перерыва. Повсюду сновали люди с покупками, они курили и разговаривали во весь голос. Мы почти касались их боковыми зеркалами, и в салон проникали облачка дыма и обрывки фраз. Кто-то тепло приветствовал Аниту и с доброжелательным любопытством смотрел на меня. На ходу люди обменивались новостями, желали друг другу самого хорошего, стараясь перекричать шум города. Потом наша машина ускорилась, и застежка ремня безопасности снова застучала о дверцу.

Я думала, не пристегнуться ли мне. Но вдруг Анита решит, что я в ней сомневаюсь? Она же просто гонщик «Формулы-1». Юбка задралась, открывая бедра, удивительно красивые и крепкие для женщины ее возраста. Когда Анита нажимала на педаль тормоза или сцепления, на ее ногах вырисовывались мускулы. Анита повернула, выезжая на встречную полосу, чтобы обогнуть машину, припаркованную во втором ряду. Она выкрикнула проклятие водителю, хотя сама несколько минут назад сделала ровно то же самое. А потом Анита узнала провинившегося человека за рулем.

– Эй, Гаэтано! – закричала она и засмеялась. – Ты права себе купил, что ли?

– А, это вы, прекрасная синьора Анита! Когда зайдете на чашечку кофе?

Мы поехали дальше, и я спросила:

– Ты всех тут знаешь?

– А, так ты умеешь говорить, – радостно отозвалась Анита и добавила почти с осуждением: – И тебе, дорогая моя, придется выучить неаполитанский диалект.

Чтобы не попасть в пробку, мы проехали по тротуару, чуть было не врезавшись в каменную клумбу.

– Да, я много кого тут знаю. Видишь ли, с тех пор, как развелась, я больше двадцати лет работаю в профсоюзе. Но родилась я не в Кастелламмаре.

– А где?

– Я из Граньяно. Это становится понятно, как только я открываю рот, – Анита произнесла эти слова с неприкрытой гордостью. – У меня ужасный акцент!

– Это далеко отсюда?

– Граньяно? Нет, это чуть дальше, на материке. Граньяно – столица пасты. Ты не знала? – Я ожидала упрека, но она спокойно добавила: – Не волнуйся, я тебя отвезу туда. Ты должна познакомиться с моими братьями и сестрами.

– Сколько их у тебя?

– Девять.

Вдруг я осознала, что у меня совсем не осталось сил. Тело размякло от жары, проникающей в открытые окна машины, голова налилась тяжестью от количества людей, слов и мест, которые мне предстояло узнать. Мы проезжали мимо бесконечной череды новостроек. Я надеялась увидеть исторический центр, какие-нибудь площади, Средиземное море – но смог мешал мне хоть что-то разглядеть.

Я вспомнила Колле-ди-Тора, городок недалеко от Рима, который приютил нас на четыре недели, чтобы мы погрузились в итальянскую языковую среду. Мы уехали из Колле-ди-Тора только сегодня утром, но мне казалось, это случилось давным-давно. Мне было почти больно вспоминать об этом городке. Узкая оранжевая полоса крыш над тонким языком суши в прозрачной и неровной водной глади. Под одной такой оранжевой крышей мы и жили. О том, что дом принадлежал Церкви, напоминали только скрипучие одноместные кровати и распятие над кухонной дверью. Чтобы отблагодарить за гостеприимство, было достаточно пропалывать сорняки между камнями на пляже и подбирать редкие банки из-под кока-колы, оставленные туристами.

В Колле-ди-Тора для нас все было в новинку и все приносило удовольствие. Стирка вещей в ведре, развешивание их в саду, прогулка босыми ногами по колючей траве… Сливы прямо с веток и их прогретая солнцем мякоть. Фрукты прямо с дерева не ел раньше даже Хесус; хоть он и был колумбийцем, но жил в мегаполисе. Что уж говорить о нас, американцах, привыкших к супермаркетам? Или о шведке Сиф и высоченной исландке Ингрун – какие фрукты росли на их широтах?

Этими теплыми сливами мы набивали карманы, а потом надевали вьетнамки и по тропинке за «Баром Карло» спускались к берегу озера, где стрекотали цикады. Поев, мы споласкивали загоревшие руки и лица в теплой воде. Или снимали шорты и в не успевших просохнуть купальниках и плавках шли в воду. Вечера мы проводили на центральной площади с местной молодежью и много жестикулировали, пытаясь объясниться. Сквозь листву просачивался свет фонарей, и отполированные сотнями ног камни мостовой словно устилала леопардовая шкура.

– Бобро божаловать в Кохонес де Торо, – говорил Хесус, и все смеялись.

За эти четыре недели я исписала свою первую тетрадь и пообещала себе, что следующие одиннадцать месяцев не сбавлю темп. Я заполняла страницы рисунками и словами, и последних было не в пример больше. Описания закатов, луны – самого красивого фонаря над площадью, немок с длинными светлыми волосами, которые качались на поверхности озера и казались упавшими с неба ангелами. Все эти сцены напоминали картины, которые я рассматривала в Чикагской художественной галерее.

Но сейчас, в машине Аниты, мне почему-то вдруг показалось, что я запомнила не самое важное, что я идеализировала тот месяц в Колле-ди-Тора. Мы остановились на очередном перекрестке, и Анита заскрипела зубами, роясь в бардачке в поисках жвачки. Я же с растущим стыдом поняла, что описывала в дневнике одни банальности, только внешнюю сторону жизни, а суть прожитого, его глубокое значение ускользнули от меня.

Какая из этих пасторальных сцен в Колле-ди-Тора поразила меня в самое сердце? Какая оставила след? Если бы не чернила, которыми я старалась запечатлеть их, эти сцены исчезли бы бесследно, как изображение на экране выключенного телевизора: искра электричества – и темнота. События, люди, образы – я словно не прожила их. Я только фотографировала их внутренним взором, собирая материал для рассказа. Я не смогла безрассудно погрузиться в них, полностью отдавшись происходящему, как любая нормальная девушка шестнадцати лет. Нет, мои воспоминания были выборочными и отстраненными, с тонким налетом ностальгии, словно у старухи. Это не жизнь, думала я про себя, ты откладываешь события, чтобы пережить их потом, в безопасности, на бумаге. Это не жизнь. Это страх перед ней. Ты не живешь. Ты боишься жизни. Мне казалось, что я ни разу в жизни не написала ничего интересного и что мне больше нечего сказать.

Мы припарковались у дома Аниты.

Мы еле влезли в лифт с моими чемоданами. Сто лир – и мы на втором этаже у двери в квартиру Аниты. За дверью слышался лай.

– Спокойно, Салли, это мама, – сказала Анита. – Сегодня я не вернусь в офис, дорогая моя, сегодня особенный день. – От скрипа ключа в замке лай только усилился. – А ну, хватит, спокойно! А то синьора Ассунта взбесится!

При виде Аниты собака успокоилась, на меня она не обратила внимания. Это была старая немецкая овчарка с внимательным влажным взглядом. Задние лапы ее, наверное, были поражены артритом, потому что опустились под невидимым весом к плитке коридора. Это была старомодная плитка, с осколками цветного мрамора, напоминающего засахаренные цукаты.

Одна из комнат напротив входа – моя. Кажется, это кабинет. Полки были заставлены романами и энциклопедиями, стоял металлический письменный стол, подобный я видела в римском офисе полиции, когда получала визу. Только на этом столе лежал томик Гегеля. Анита поставила мой чемодан в угол комнаты у огромной кровати. На голых белых стенах змеились маленькие трещинки, напоминающие улицы на карте города.