Американка - страница 4

– Комары. – Анита опустила жалюзи. Уличные звуки почти исчезли, в кухонной духоте были слышны только наши шаги.

– Что это за линии? – Я указала на стену над полкой, где хранились ключи.

– Трещины-то? Остались после землетрясения.

Я не успела задать ей следующий вопрос, как собака навострила уши и негромко гавкнула. Зашел молодой человек. Сразу стало понятно, что это сын Аниты. У него был тот же аккуратный нос и крупная верхняя губа. Но рот его казался больше, и улыбка выглядела более лихой и даже слишком чувственной.

Он меня поцеловал и заявил:

– Я тебя не обнимаю, потому что боюсь испачкать.

На нем была синяя форма механика, вся в масляных разводах, его руки были черными. Затем, словно спохватившись, парень добавил:

– Извини, я – Рикки.

– Очень приятно. Фрида.

– Знаю. Фрида как «Фа фридда ин монтанья» [6]?

Рикки ушел в душ. Когда он появился на кухне, сальсичча уже шипела на сковородке. За Рикки тянулся шлейф пряного запаха лосьона после бритья. Он переоделся в атласную рубашку нежно-розового цвета, его волосы были смазаны гелем, в ухе поблескивала серебряная серьга.

– Мама, ты не видела мои солнечные очки? – спросил Рикки. – Новые, которые мне Федерика подарила на день рождения?

– Ты сразу уходишь?

– Еще чего. Сначала поем.

Мы сели за стол. Сальсичча оказалось сочной, фриарелли – острыми, хлеб – хрустящим. Анита ела сосредоточенно, но нехотя, словно жевать – скучная ежедневная обязанность, которую надо поскорее выполнить. А может, чувство вины портило ей удовольствие? В самом деле, она бормотала про себя:

– Завтра снова сажусь на диету.

А Рикки ел, как положено молодому мужчине, который весь день работал в автомастерской. Он подобрал хлебом соус и снова спросил про очки.

– Откуда мне знать, куда ты их положил? – ответила Анита.

– Ты поняла, какие очки я имею в виду? Которые стоят семнадцать с половиной тысяч лир? – уточнил Рикки, нарочито отчетливо произнося стоимость.

Мать ответила ему на правильном итальянском, словно воспитательница в детском саду:

– Риккардо, я сейчас тебе кое-что объясню. У меня есть солнечные очки, за которые я заплатила три тысячи лир из своего кармана. И я их берегу. Когда ты закончишь стажировку и станешь зарабатывать достаточно, чтобы самостоятельно купить очки, а не принять их в подарок от своей девушки, – вот тогда ты сможешь позволить себе их потерять.

– Да я знаю, как ты убираешь квартиру, – заявил Рикки частично на диалекте, но я уловила общий смысл. – Все вверх дном в доме переворачиваешь.

– Тогда давай ты будешь застилать кровати, мыть пол и готовить, а я поеду отдыхать на Ибицу.

Рикки презрительно скривил губы, но на его лице проступила нежность. Просто Салли подошла к нему в надежде получить кусочек сальсиччи.

– Эта хитрюга всегда голодная, – пробормотал Рикки сквозь зубы, пытаясь скрыть очевидную любовь к собаке.

Он дал Салли кусочек.

– Ты моя красавица! – Я была поражена, как быстро менялось выражение лица Рикки. Так же как у матери: непонимание вмиг превращается в гнев, а гнев – в веселье.

Я вспомнила шесть или семь театральных японских масок, которые висели на стене столовой моего родного дома. Одна маска изображала ярость, другая – удивление, третья – горе и так далее. Под сенью этих сильных эмоций моя мама придумывала молитвы перед едой. Она произносила вполголоса и с закрытыми глазами: «Возблагодарим нашу прекрасную планету за изобилие на богато накрытом столе. Бесконечна наша благодарность солнцу, дождю и земле за то, что они родили эту чистую и питательную еду». Каждый день мама говорила примерно одно и то же, хотя это она готовила ужин и подавала его на керамических тарелках, расписанных вручную в стиле