Американка - страница 10

Сегодня гора Фаито, как ее назвала Анита, представляла собой темную массу. Солнце висело позади нее, и его лучи напоминали раскрытую ладонь. Единственная деталь, которую я могла различить, – провод канатной дороги, длинный и тонкий, как нить паутины, подсвеченная утренним светом в темной комнате. Словно легкий намек на нечто более сложное, запутанное. Вдруг я почувствовала себя маленькой девочкой, напуганной собственным решением уехать далеко от дома.

Так или иначе, мы карабкались по склону Фаито вверх, без происшествий и не ощущая перепада высот. Анита объяснила мне, что Фаито – часть горной цепи Латтари. Дома вокруг словно сплющивались, выглядели все более плоскими, многоэтажки сменились небольшими виллами с садами. Мимо проплывали автомастерские, бакалейные лавки, украшенное искусственными цветами кладбище.

– В моей молодости этой дороги не было, – прокомментировала Анита. – Надо было объезжать гору.

Мы постепенно поднимались все выше и выше, и окрестности начали казаться мне более ухоженными. Мои глаза привыкли к тени, навстречу которой мы ехали. Я стала различать контуры деревьев в зеленой дымке. Я разглядела еще одну гору, поменьше, похожую на покрытую растительностью пирамиду. Вершина Фаито вдруг исчезла из виду, возможно, мы ее сейчас объезжали. В открытое окно я слышала пение птиц и стрекот редких цикад.

Вскоре мы покатились по ухабистым плитам центра Граньяно. Анита вела машину не как вчера: не сигналила, не нарушала правила. Ее светлые волосы удерживала заколка из голубого пластика. Кажется, Анита даже спину держала ровнее. Она разглаживала юбку, бросала в рот лакричные леденцы и здоровалась взмахом руки с некоторыми пожилыми людьми. Анита знала в Граньяно немногих, но зато радостно встречала известные ей места: церковь, лавку мясника, кондитерскую, бакалейную лавку. Понятно, что, когда она тут жила, это были все те же магазины: вывески выглядели старыми, выцветшими на горном солнце.

Граньяно был старинным городом. Это утешало меня, придавало определенную ценность месту, которое оказалось выбрано для меня по программе обмена, а точнее, судьбой. При взгляде на Граньяно мне хотелось рисовать. Но мой взгляд не останавливался на разрушенном доме или пустыре, похожем на место в десне из-под вырванного гнилого зуба. Я не хотела смотреть на следы житейских невзгод, которые отразились на лице города.

– Это виа Рома, главная улица, – объясняла Анита, подчиняясь медленному темпу едущих по виа Рома машин. – Сейчас тут только автомобили и магазины, но раньше везде была лишь паста.

Она рассказывала мне, что почти сто лет назад пасту сушили на открытом воздухе, повесив ее на деревянные стойки вдоль дороги.

– Прямо как белье, которое мы сегодня развешивали.

Оказалось, виа Рома специально так застраивали, чтобы на ней было много солнца. Дома возводили высокими и близко стоящими друг к другу, чтобы поймать дующий с моря ветер. Ветер идеальный по температуре, силе и влажности для сушки макарон. Густо развешенная вдоль улицы паста неподвижно висела на морском ветру, похожая на стадо смирных, только что сошедших с гор овец с длинной желтой шерстью. Потом в город пришла индустриализация, и теперь пасту сушили в специальных помещениях, где с помощью климат-контроля поддерживаются нужные температурные условия.

Рассказывая мне об истории города, Анита использовала несколько терминов, которые я не поняла. В ее речи не осталось ни следа грубого диалекта. Наоборот, в своем родном городе она говорила на правильном итальянском, возможно, приобретенном в школе. Но потом, как будто снова переместившись в прошлое, заговорила совсем другим голосом: