Возможно, ты прав насчет того, почему до сих пор на меня не наезжали – я ведь у них, как и у тебя, давно „под колпаком“. Ну что же, я тебе скажу – я конфликтовал всю жизнь с одними и теми же людьми, я знаю, они все еще ненавидят меня. Сейчас уже все равно – вот только масштабы поменялись…
Слушай парень, я не был/не являюсь твоим оппонентом. Чем занудствовать по поводу Beatles или Stones, взгляни шире, подумай о мире, в котором мы живем, Джон, и спроси себя: почему? А потом – приходи и присоединяйся к нам.
С любовью, Джон Леннон
P. S. Ты сломаешь – а я построю».
Из ответа А. Вознесенского критику А. Урбану:
«Дорогой Адольф Адольфович!.. Вы „вынуждаете“ меня, „оставив на время стихи“, поговорить с Вами на Вашем языке… Я предпочел бы, чтобы Вы, оставив на время статьи, заговорили со мной стихами. На моем языке. Но это, видно, в следующий раз… Я рад, Адольф Адольфович, что Вы давно верите в меня. Но не будем так уж строги к тем поклонникам, которые, приняв меня за певца поролона, разочаровались во мне, поняв, что я не сумел воспеть тринитрооксигидронатроэлон…
Вы спрашиваете, что за „банальные истины“ я исповедую по Главному вопросу?.. Я думаю, Вы скоро поймете, что к поэзии неприменимы школьные эволюционные термины, вроде Ваших: „шаг вперед“, „отменяя или прибавляя“, „являются поправкой“ и т. д. и т. п. ‹…› Вообще зря Вы, следуя моде, обижаете метафору. ‹…›
…Так хотелось бы, Адольф Адольфович, чтобы лишь в фантастической игре ума поэта был ужас существования и ложь прикидывалась правдой, а хаос гармонией! И если бы музыка боролась лишь с непочтительными тупицами!..
Но не будем тужить и трусить. Авось все удастся!
С искренним уважением, Ваш Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ.
‹…›P. P. S. …Когда цитируете стихи, не выпрямляйте их строк… Стихам больно, они живые, у них ломаются суставы. Будьте бережнее. Прошу Вас».
Я баба слабая, я разве слажу?
Однажды – а именно 6 июля 1996 года – Вознесенский придет в лондонскую студию Би-би-си, на программу радиожурналиста Севы Новгородцева «Севаоборот». И кто-то из гостей программы, давний поклонник поэта, вспомнит забавный эпизод из шестидесятых, как раз в те дни, когда Вознесенский вернулся из Америки. Вот что расскажет в радиоэфире очевидец, побывавший на одном из поэтических вечеров в большой аудитории Политехнического:
«Поэты сидели на сцене у стены. Пришла очередь Вознесенского – он вышел. Невероятно серьезно достал из кармана какую-то бумажку и сказал: „Вот тут пришла записка: ‘Вознесенский и Евтушенко, расскажите, как вы ездили по Америке’… Ну, товарищи, это была большая, серьезная поездка, рассказывать долго. Но я сейчас расскажу один эпизод, который произошел в Нью-Йорке. Ну вы, товарищи, понимаете, нас предупреждали, что в этой поездке могут быть провокации. В Нью-Йорке всех поселили на седьмом этаже, а мы с Евтушенко были в одном номере на пятом, – и мы поняли, что вот тут-то и надо ждать провокаций, и мы не ошиблись.
В два часа, когда мы крепко спали, раздался сильный стук в дверь и кто-то – по-русски, правда, но с акцентом, – закричал: ‘Евтушенко, Вознесенский, вставайте, надо поговорить!’ Мы из-под одеял ответили, что мы, русские поэты, готовы говорить и о поэзии, и о жизни, и о любви – но только в дневное время. „Женька, сволочь, я с тобой в одном классе учился“, – сказал голос из-за двери. „Ни с кем я в одном классе не учился“, – ответил жестко сонный Евтушенко. Поругавшись еще некоторое время, голос исчез.
