– Люси, мне недавно исполнилось шестнадцать…
– Прости, Лив, я совсем забыла о твоём дне рождения…
– Нет, ты не поняла, – я перебиваю ее, – мне нужна работа.
Ник бросает затёртую вилку в недоеденный ужин из консерв. Люси на время теряет дар речи, и они вдвоём смотрят на меня, будто я призналась в убийстве, а не заговорила про поиск работы.
– Пособие будет получать Ник, я же должна или работать или учиться, но ты сама понимаешь, что второй вариант невозможен…
Повисшая тишина давит на меня, и я боюсь произнести то, что вчера ночью мне казалось единственным здравым вариантом:
– Я хочу пойти в военную академию.
Секунды тишины кажутся мне вечностью, и за эти короткие мгновения в Люси происходят разительные перемены. Её глаза наполняются гневом, который становится осязаемым и наполняет комнату.
– Что?!
От её громкого возгласа я пугаюсь. Что такого я сказала, что она так разозлилась? Может она меня не так поняла? Если я ей объясню, то она меня поймет. Ведь только у этой работы есть столько преимуществ.
– Люси это един…
– Да как ты можешь такое вообще говорить? Это омерзительно! – она хватает воздух ртом, задыхаясь от переполнявших её эмоций.
– Да как тебе подобное в голову пришло… Как же…
– Что такого я сказала? Мне же нужна работа и деньги…
– Не забудь тогда добавить кровавые деньги! – Люси тяжело дышит, глядя на меня.
Вот в чем причина. Мина. Как я могла забыть, она же ненавидит всё, что связано хоть как-то с военными.
– Прости. Но у меня нет выбора… Это единственный вариант, который сможет нас обеспечить и защитить. Может я и не права, но служить лучше, чем продавать наркотики или себя. Я делаю этот выбор не потому, что разделяю взгляды правительства, а потому что нам нужно себя обеспечить.
Ник изумленно смотрит на меня, ничего не произнося. Я жду реакции Люси, но она молчит.
– Никки, – холодным голосом произносит она, – иди в комнату, нам с Оливией нужно поговорить.
Напрягаюсь от этих слов, произнесённых с таким холодом, будто на месте Люси сейчас не она сама, а её сестра. Улыбаюсь брату, стараясь не подавать вида, чтобы он не переживал. Что такого может мне сказать Люси? Мне же нужно думать о своем будущем, почему она не хочет меня понять?
– Лив, послушай… – тётя замолкает на время.
Она садится напротив, и мы долго сидим в тишине. Я напряженно ожидаю, когда Люси нарушит повисшую паузу. От напряжения отвратительный ужин подступает к горлу, желудок всячески пытается избавиться от этой дряни. Оказывается, я не знала плохой жизни, я лишь думала, что знаю.
Люси краснеет и бледнеет, пытаясь начать говорить. Она открывает рот, но ничего не говорит. Моя тревожность сменяется любопытством, что же я должна услышать, почему одна моя фраза привела в такой шок и замешательство самого жизнерадостного человека, которого я знаю?
– Лив… – Тётя наконец-то прерывает тишину:
– Лив, дорогая, я, наверное, погорячилась, наговорила всякого… – Люси вновь замолкает на время.
– Ты же знаешь, я всегда очень переживала за тебя и любила тебя, но сама понимаешь – наши с Мэри отношения перестали быть такими как до рождения Никки.
Тётя начала как-то издалека. Я абсолютно сбита с толка, зачем сейчас вспоминать события, которые давно прошли? Разве они имеют отношение к тому, что я хочу поступить на службу?
– Лив, тогда твоя мама совершила ошибку, впустив в свою жизнь отца Ника. Она думала, что ошибкой в её жизни был твой отец: после его смерти она просто сделала вид, что его никогда и не было. Я её не осуждаю, возможно, ей так было проще смириться с утратой, а может гордость не позволяла признать, что она нуждается в поддержке. Мне она говорила, что всё в порядке, но я чувствовала, что нет. С её характером ей трудно было помочь. Потом появился отец Никки, этот проходимец и мерзавец.
