– Да это же Афины! – догадался юноша и тотчас же услышал подтверждение своим догадкам от людей, которые уже начали прикидывать, кого они видят, поскольку молва о подвигах какого-то загадочного героя летела уже далеко впереди него самого.
Тесея приветствовали и угощали многие аттические граждане, дотошно расспрашивали, кто он, откуда явился к ним, к афинянам. Собеседники старались убедиться, что все слышанное ими о подвигах на дорогах, ведущих непосредственно в Афины, – является настоящей правдой, а нисколько не вымыслом.
Прогулка по отцовской земле становилась удивительно веселой, приятной, радостной и даже – какой-то необычно легкой.
Никому не говоря, чей он сын и с какой такой целью спешит в Афины, Тесей все же внимательно вслушивался в человеческий гомон, стараясь как можно больше узнать о своем отце, которого он никогда еще не видел, однако же был по-прежнему уверен, что отец его поджидает, что он несказанно обрадуется неожиданному появлению.
Тесей узнал, что его отец жив, здоров, но что афинскому государству сейчас угрожают многие внешние враги. Однако о внутреннем спокойствии в государстве, заключил он из подслушанных им разговоров, нельзя было сделать каких-нибудь утешительных выводов.
То и дело ушей пришедшего героя касались слова: Медея, Мед, Паллант и Паллантиды. Жители Аттики, набредая языками на эти имена, невольно утихали и старались перевести свои разговоры на его, Тесея, невероятные подвиги…
С такими мыслями и надеждами Тесей добрался до подножия афинского акрополя. Он поднялся уже по ступенькам на какую-то возвышенность, остановился перед храмом богини Афины, перед ее священной деревянной статуей.
Оттуда открывался вид уже на роскошный царский дворец.
Тесей еще в пути представлял себе, как он будет встречен родным отцом, но мысли в пути его были отрывочными, неясными по своей главной сути, а здесь… Сейчас он увидит царя, стоит лишь миновать вот эти каменные колонны, войти под нависающие над головою темные своды. А там… Он непременно увидит своего отца.
В Афинах того времени давно не было спокойной жизни, во всяком случае – для царя Эгея.
Впрочем, он и сам был уже далеко не тем неукротимым жизнелюбцем, еще неподвластным всесильной старости, каковым виделся людям хотя бы в последний свой приход в Трезен. Да, годы наложили на афинского царя свои крепкие отпечатки. Эгей поседел и начал даже сильно сутулиться под бременем лет и от тягостей своей нелегкой жизни.
Дело в том, что Палланту и его дерзким сыновьям не терпелось поскорее завладеть царским троном. Измученный в явной и скрытой борьбе, Эгей усматривал теперь заговоры уже во всем, творящемся вокруг, и потому с подозрением относился даже к своим придворным, не говоря уже об иностранцах и всяких разных, незнакомых ему пришельцах.
Подобное настроение в афинском государстве и обществе поддерживала демоническая черноглазая женщина, та самая колхидская царевна- чародейка, которую в Элладу привез другой выдающийся герой под именем Ясон, возглавлявший поход греческих удальцов на корабле «Арго» к берегам далекого от Эллады Кавказа.
Они плавали туда за золотым руном.
Страстно полюбив Ясона, Медея уже не останавливалась ни перед какими преступлениями. Она хладнокровно умертвила своего брата Апсирта, лишь бы помешать своему отцу Ээту, колхидскому царю, настичь укравших золотое руно аргонавтов.
В самой Греции она погубила также Ясонова дядю Пелия, захватившего было царский престол в Иолке, что в самом центре фессалийской земли, принадлежавший по всем законам ее жениху, затем и мужу – Ясону.
