Затем всей кавалькадой понеслись по памятным местам города, чтобы успеть везде сфотографироваться всей этой толпой.
Жених выглядел победителем и, ко всеобщему удовольствию «толпы», не уставал носить крепкотелую Катю на руках, а она, цепко обняв его за шею, смотрела своими счастливыми глазами только на него одного… Накатавшись по городу, возбужденные и голодные, помчались, наконец, «гулять свадьбу».
Оба наших молодожена работали в одном тресте (вот она, основа их знакомства!), только Катя – на «линии», а Игорь – в конторе, в конструкторском бюро, поэтому свадьбу объявили «комсомольской» (кстати, Катя и сама по общественной линии подвизалась на своей стройке в комсомольских активистках; это – влияние ее мамочки, теть-Таси: та все нацеливала ее: «Катька, активничай больше, в партию вступай – и все у тебя будет!»). И трестовский комитет комсомола хорошо помог со свадьбой: бесплатно выделили трестовскую столовую, и стол на сто персон в столовой накрыли недорого, по себестоимости, и вручили хорошие подарки: огромный цветной телевизор и большой столовый сервиз (Катя надеялась, что будут еще и ключи от новой квартиры – поэтому так старалась, организовывала свадьбу нарочито «комсомольской»; квартиру обещали, но – не сразу). Был, в дополнение ко всему, на свадьбе и самодеятельный трестовский эстрадный оркестрик; был даже почти профессиональный тамада в смокинге, лысоватенький потертый щебетун с масляными глазками – из той же трестовской самодеятельности. А уж как мы-то, друзья наших молодоженов, старались: и сухим хмелем осыпали молодых на пороге, и по серебряным монеткам они у нас вступали на свадебный пир, и всякие поговорки и прибаутки, подобающие месту, сыпались…
«Мы» – это несколько Катиных подруг и два Игоревых приятеля, которые умели художничать. Мы объединились в «оргкомитет» и напридумывали ворох разных идей: оформление свадебного зала, флажки и гирлянды, шутливые плакаты и шаржи, и сценарий свадьбы, и смешные розыгрыши, и призы за лучший тост и лучший танец, и лотереи в перерывах, – и все это реализовали, чтобы не получилось голимого пьянства, – так что свадьба удалась развеселая и живая, хотя и не без казусов. Кто-то с кем-то по ходу ее пытался выяснить отношения, и завязалась, было, свара, кого-то, слишком перебравшего, брали под микитки и выводили «проветриться», – ну, да уж так принято у нас, что без гомерического пьянства и свадьба – не свадьба; кто-то, не помню уж, уверял меня даже, что на Руси всегда было и есть в жизни человека лишь три настоящих события: рождение, женитьба и смерть… Но, можно сказать, все обошлось, хотя мы с Катей тайком тряслись от страха: как бы, при такой-то ораве и таком гостевом разнобое, не вспыхнуло драки, да чтоб миловала судьба от милиции с дубинками и «воронками». Слава Богу, пронесло.
Были на свадьбе и официальные лица: комсорг, парторг; благословил молодых сам управляющий трестом, рослый пожилой мужчина с выпирающим животом, одутловатым лицом и глазами навыкате. Потом эти официальные лица, ко всеобщему облегчению, исчезли, причем, как кажется – несколько трусовато, побаиваясь стать свидетелями вакханалии, в которую свадьба должна была неизбежно перерасти: столько там было жаждущих безудержного веселья молодых людей.
И свадьба, освободившись от начальства и набирая силу, покатилась своим чередом – до глубокой ноченьки; застолье сменялось танцами, танцы – новым застольем, уже с песнями, которые звенели с такой силой, что со стен летели наши шаржи и плакаты, а новый застольный заход сменялся такой бешеной всеобщей пляской, что в каменном здании трясся бетонный пол и кто-то из строителей не на шутку беспокоился, как бы он не провалился и как бы всей честной компанией не ухнуть в подвал. Оркестрик – в нем особенно выделялись барабанщик и саксофонист – надрывался в поту, выбивая и вытягивая плясовые ритмы и не поспевая за топотом ног.
