И вот гладила я его так, гладила – он утих, пригрелся, как малый щеночек, а потом и желание у него возникло; и когда распалила я его до такой степени, что его уже трясло и корчило – тогда только развязала, распутала: радуйся, милый, что не убила, не извела до конца, пользуйся моей добротой, пей мою кровь! – и уж он меня так потом терзал всю ноченьку, вбивая в меня всю свою злость и обиду, – что утром был не в силах ни головы поднять, ни пальцем шевельнуть; да и сама я только и могла, что гладить ему волосики да шептать на ухо:
– Вот, миленький мой, и вправду пишут в газетах про эти фантазии чертовы! Какой ты у меня выносливый, какой терпеливый – настоящий мужчина!.. Бедный мой мальчик! Спи, милый, отдыхай теперь, набирайся сил – мне теперь так хорошо, так спокойно рядом с тобой!..
Есть научная теория о том, как всякая равновесная система в критической ситуации может дойти до такой степени неустойчивости, что от вторжения одной случайной капельки система эта переходит в совершенно новое, часто непредсказуемое состояние… Мне кажется, что Катя в тот период и была такой вот природной системой в критической ситуации и, вероятней всего, сама чувствовала, что ей нужна такая «случайная капелька» – чтобы как-то изменить свою жизнь. Потому что приходит она ко мне однажды, ужасно чем-то озабоченная, и я вижу: ей надо сказать мне нечто важное. Я уж не спрашиваю ни о чем: опять начнет окунать меня в семейные или базарные дрязги, – а потому веду на кухню, завариваю кофе покрепче, чтоб размягчить ей душу, завожу какой-то отвлекающий разговор, и тут она меня огорошивает:
– Скажи ты мне, пожалуйста, такую вещь: с кем в вашем универе надо переспать, чтобы поступить на юрфак?
Я, конечно, шокирована, спрашиваю ее:
– Чего это ты? С какого крюка сорвалась?
– Ой, долго рассказывать, – безнадежно машет она рукой. – Совсем они меня там, на рынке, достали!
– Кто достал? Объяснить толком можешь?
– Ты знаешь, я ведь человек терпеливый… – заявляет она.
– Ну, допустим, – смеюсь я: очень уж меня рассмешила заявка о ее терпеливости.
– Да я ведь только перед тобой да перед Игорем хорохорюсь, а там я ниже травы. Это такое паучье гнездо – наш рынок!.. Некий Рамазан там заправляет со своей сворой; они меня разорят, наконец! Или убьют. А мне это зачем? Возьму вот, выучусь и сама буду их доставать!
– А не проще ли обратиться в милицию?
– Ну ты и наи-ивная! – с выражением полной безнадежности на лице качает она головой. – Неужели ты не понимаешь, что у нас там Азия пышным цветом цветет, и всё у них давно повязано: начальство, налоговики, менты, следователи, судьи, – так что голой рукой их не возьмешь, шапками не закидаешь – скорее, дай им волю, сами всех подомнут и передушат!
– А что ж тебе Светлана не поможет?
– А там каждый за себя! Ей бы самой удержаться… Как я устала, знала бы ты! Чтобы там выжить, надо минимум три палатки иметь – и горбатиться на них, света белого не видеть… Надо на другой уровень выходить.
– Золотые слова.
– Так ведь жизнь научит и пироги есть!.. Хотела сначала в торговый, а потом: нет, думаю, если уж учиться, так на юриста, сменить начисто профиль. Вот, пришла у тебя совета просить.
– Знаешь что? – ответила я ей строго. – Если через «переспать», я тебе ничем не помогу… Ты уже всё меряешь базарными мерками.
– Будешь читать нотацию: что спать с сильными мира сего в вашем храме науки – нехорошо?
