И она меня послушалась: поступила на подготовительные курсы и самоотверженно моталась теперь туда вечерами; а, кроме того, в выходные я с ней занималась сама…
Да, нагрузки на ее голову свалились нешуточные. Она ныла и взрывалась: «Ни черта не понимаю! Ничего не могу запомнить!» – но я-то видела: и помнит, и понимает – просто ее душа малодушно готовила лазейку для оправдания на случай, если не выдержит нагрузки или провалится на экзаменах, – поэтому я еще старалась укрепить ее уверенность в себе…
А когда пришла пора экзаменов – тряслась за нее не меньше, чем она сама. Было лето в разгаре, у меня – двухмесячный отпуск по графику, но я никуда не поехала: как же мне было ее бросить? Она и сама боялась, как бы я куда не свалила – и смотрела на меня с мольбой в глазах…
И надо отдать ей должное: она получила все три пятерки.
Что касается пятерок по истории и русскому – заявляю не без похвальбы: в этом были отчасти и мои заслуги, и мои маленькие тайны, умолчу, какие; но что касается пятерки по обществоведению, предмету профилирующему, по которому, кстати, спрашивали на экзамене суровей всего и отсеивали безжалостно, то уж это полностью Катина заслуга. А, может, и ее маленькая тайна? – поскольку экзамен по обществоведению принимал мужчина.
Но – молодец: доказала и мне, и себе, что может напрягаться и, стало быть, учиться тоже… В общем, стала она студенткой университета, по поводу чего ее просто распирало от гордости. Распродала она свои палатки на рынке, задала пиршество друзьям в знак окончания базарного и начала студенческого периода жизни, и первого сентября вышла на занятия.
Учиться она начала просто блестяще – я на нее нарадоваться не могла: первую сессию закончила едва ли не на все пятерки, причем опять – не без моего влияния: я же ее и настроила с первого же дня учебы взять самый высокий уровень, а потом лишь поддерживать его; так и легче, и удобней: на тебя будут работать инерция и авторитет отличницы, к тебе с другими мерками относиться станут… И она, отдаю ей должное, старалась: посещала все до единой лекции, тщательно вела конспекты, в срок выполняла курсовые работы, бегала ко мне за советами – и получала зачеты.
Но уже во втором, кажется, семестре – освоившись и став матерой студенткой, усердие сбавила. Правда, на весенней сессии обошлось без троек, но если так пойдет дальше, – сказала я ей, – то и на тройки скатиться недолго; не хватило ей терпения – неуемный характер брал свое; не пошли впрок, не осели в ее подкорке мои наставления.
И тут она так себя повела, такие выкрутасы стала вытворять, что я вынуждена была предупредить ее со всей строгостью:
– Знаешь что, дорогая моя подруга? Ты, конечно, взрослый человек и вольна поступать как хочешь но меня ты компрометируешь, и потому мы с тобой – во всяком случае, в стенах универа – больше не общаемся…
Конечно, то был крайний способ одернуть ее, но ведь я – за столько-то лет! – изучила ее до кончиков ногтей и знала, что только ультиматумом и можно от нее чего-нибудь добиться. Только толку-то: она, как азартный игрок, пустившийся во все тяжкие, мое предупреждение, естественно, проигнорировала и предпочла на меня просто-напросто обидеться.
Ну что ж, я приняла ее вызов и свой ультиматум твердо выдерживала. Месяца два она со мной не разговаривала, а потом снова стали общаться, но – только уже вне стен универа: она приходила на посиделки ко мне домой, а я иногда бывала у них – главным образом, на ее, Игоревых и Таискиных именинах. Или звонила мне и взахлеб рассказывала о своих похождениях… Поначалу выдерживая амбицию, я, в конце концов, махнула рукой: черного кобеля, видно, не отмоешь добела – не переделать мне моей Катьки…
