Действительно, задумался наш художник: если подходить здраво, то вроде бы ничего, нарушающего исповедуемые принципы, незнакомец не предлагал. Многие грешили заискиванием и поиском протекции, находили, причём их работы, казалось, и так отличались смелостью и интересными сюжетами, но без солидной рекомендации оставались на хранении в многочисленных студиях, в лучшем случае – в музейных запасниках, безнадёжно пылясь в ожидании чуда своего открытия миру. Неприятной показалась другая реплика, касавшаяся «сюжетиков». В этом вопросе никакого компромисса он себе не представлял: только своё видение, свой стиль, свои идеи! Писать под диктовку он не сможет, даже если она не прозвучит категорично, оставляя ему пространство для самовыражения. Вот так, решил Никита, и никак иначе! Это, конечно, если ещё позвонят.
Переход страны на рельсы социалистического хозяйствования шёл неровно, скачкообразно, новые формы сменяли предшествовавшие, за которыми следовали непредсказуемые последствия, изумлявшие планету неожиданностью поворотов и изобретательностью реформаторов первой волны, задумавших строительство нового мира. Споры о случайности происходящего, не вписывающегося в общепризнанную закономерность, превращались в ожесточённые схватки, воспринимавшиеся как некая неизбежность, итогом которой должен стать выбор единственно верного курса. Случались и перегибы, о которых потом сожалели, но виновники публично каялись, при этом методично продолжали начатое, не всегда безобидное.
Каток сплошной коллективизации, сменивший не совсем удачный эксперимент с коммунами, зацепил дальние пределы (дальние по меркам тех времён, сегодня туда можно домчаться за полдня, если встать пораньше), а заодно и семью пасечника Николая, отнесённого кем—то к крепким середнякам. Задело, правда, не очень болезненно, без перемещения по территории необъятной страны и сопутствующего клеймения вслед.
Хозяйство велось небольшое, ладное, под стать жене пасечника Марии: стройная, открытостью своей привлекательная больше, чем внешностью, доброжелательностью подкупающая: не деланым сочувствием – языком поцокать и головой покачать, а помочь всегда на деле готовая, бескорыстно, от души, с пониманием. И на посиделки вечерние с удовольствием званая: как присядет, так весь ход беседы изменится непроизвольно, незаметно как—то, без особых усилий—попыток на себя одеяло перетянуть, внимание обратить. Достаточно ей бросить пару словечек впопад, шутку острую отпустить, так весь разговор в иное русло пойдёт, может бесконечно длиться, без устали, и уходить никому не хочется.
С детства она такая, и в кого уродилась – непонятно: поговаривали, что случился грешок у бабки с заезжим красавцем—шляхтичем, вот и аукнулось во втором поколении, но то дело прошлое, давно забытое, тест на ДНК тогда не делали, да и ни к чему это.
Тот факт, что вся молодёжь деревенская на неё заглядывалась, очевиден, а потому на описание разгоравшихся вокруг нашей чаровницы страстей времени тратить смысла никакого.
С замужеством проблем изначально не предвиделось, основное состязание развернулось меж двух братьев (да и состязанием не назовешь забег этот, уж очень разные они).
Валентин, брат Николая, вальяжный такой, рассудительный, походка вразвалочку, несёт себя с достоинством, картинно, ни на кого не глядит вкось, прямо смотрит, аж боязно. Даже родители смущались – и в кого такой пошёл, непонятно. А вот Колька другой совсем: вроде бы противоположность, но неполная: весёлый, вёрткий, балагур, но глаза умные, с прищуром, а что там за ними кроется – Богу одному известно. В общем, душа любой компании деревенской, где они с Марией и сошлись, без вариантов это. Естественный отбор такой получился, и обвенчались вовремя, успели до известного поворота исторического.
