Так вот, муравьеду этому лошадь пасечника нашего приглянулась – чай не жена, можно и позаимствовать на благо всеобщее. Намекнул он перед самым собранием: мол так и так, на что она тебе, пчеловоду – знай себе трутней с матками скрещивай, да мёд потом собирай, а мне по всему селу топать приходится, землю межевать по—новому поручили, отчётность опять же возить в город, в общем, беготня сплошная, сам понимаешь.
Николай не согласился, естественно: с какого перепугу такого, ему самому по лесам и долам носиться, ульи перетаскивать, за пчёлами приглядывать, мёд вывозить – не вручную же. Нет, и всё тут, и в колхоз не пойду, чтобы за меня решали, да и не знает никто, как на пасеке дела вести. Точка!
Собрание перекатывалось людскими волнами, разношёрстая масса растекалась вокруг крыльца правления, узорчато проникая в соседние переулки – село большое, тысячи на полторы жителей. На приветствия Николая почему—то никто не реагировал, отводили глаза, вроде как не замечали, занятые разговорами. Всегда доброжелательная Анастасия отошла в сторону при приближении Николая, молодой пастушок, часто заходивший в гости, быстро перекинулся на другой край сборища, даже крёстная Екатерина – весёлая толстуха с длиннющей косой, завитком уложенной на макушке, – смотрела отчуждённо, разговор не поддержала.
Мишка—муравьед начал, как положено, с отчёта: рассказал о достижениях, подсветил проблемы, поставил задачи, потом бухгалтер отчитался – всё чин чинарём. Наконец подошла очередь Николая.
– К нам тут обратился наш односельчанин, вы его знаете, мёд гонит, – начал муравьед, – Надумал он в город податься, решил, видать, село без мёда оставить, паспорт просит. Что скажете, граждане – товарищи?
Николай вздрогнул, сразу почувствовав подвох в тональности зачина, да и общее настроение было ясно без слов. Все молчали, включая Валентина, бывшего ухажёра—брата, с которым вроде как не враждовали, но..
Мария, стоявшая рядом, локтем в подреберье свояку двинула: слово молви, ты же сам за мной бегал, говорил, что ждать будешь, так поддержи!
Валентин насупился.
Слово взяла Анастасия, часто забегавшая посудачить по—соседски, или так просто, посплетничать по—бабьи.
– Да, мёд у него хорош конечно, кому—то дело передаст наверное, но кто за пасекой ухаживать станет?
Двояко.
Такого поворота Николай никак не ожидал, о том не думал, задача перед ним другая стояла: выжить, так как ни зерна, ни скота он не держал, да и новый уклад всё равно бы не позволил.
– Ну что, лёгкой жизни захотел, – раздался голос из толпы, – устал он видать, понимаем. Нам таперича как?
Ход дальнейшего обсуждения в изложении не нуждается, воспроизвести детально не получится, да и смысла в том никакого. Вчерашние иждивенцы вмиг сменили берега, муравьед с довольной ухмылкой поглядывал на Николая в ожидании одобрения готового решения, которое вынесли почти единогласно (за исключением Валентина и нескольких соседей, потупивших взгляд, чтобы ни на кого – ни на Николая, ни на сельчан, ни—ни):
Отказать!
Расходились торопливо, безмолвно, вокруг отказника образовалось подобие вакуума, неожиданно обретшего противоположное свойство: созданная пустота отталкивала вместо затягивания в себя, что природе несвойственно.
Ночь прошла без сна, лежали тихо, бок о бок, ворочаясь, думали. Решение пришло под утро: с соседями не сориться, держаться чинно—вежливо, на расстоянии небольшом, а лошадь отдать в колхоз, на то самое общее благо, а то жизни совсем им не видать отныне. Определённый запас в хозяйстве имелся, Мария за тем следила, так что до весны они дотянуть должны, а там (опережая события, скажем: там случится НЭП, только Николаю его не увидеть).
