Ответить для нее означало то же, что распять себя. Еще раз подтвердить самой себе, что два веселых мальчика навсегда сгинули. Это было ее мукой, ее страданием. Она хотела спасти их от нужды, дать им положение в обществе. Она мечтала увидеть их высокими, красивыми, уверенными в себе блестящими юношами. Она никогда не увидит, как они взрослеют. Они тоже покинули ее.
Она с трудом проговорила:
– Флоримон уехал… давно… Ему тогда было тринадцать лет. Я так и не узнала, что с ним сталось. А Кантор… умер, когда ему было девять лет.
Ее ровный голос мог показаться безразличным.
– Я ждал такого ответа. Догадывался. Вот чего я не прощу вам никогда, – сказал Жоффрей де Пейрак, и от гнева на его скулах заходили желваки, – так это безразличия к моим сыновьям. Понимаю, они напоминали вам то время, о котором вам хотелось бы забыть. Вы их устранили. Вы предавались радостям жизни, любви. И даже о том из них, который, возможно, жив, вы без всякого волнения говорите, что ничего не знаете о его судьбе? Я многое мог бы вам простить, но это – нет, никогда!
Если до этого Анжелика была словно во сне, теперь она вдруг подскочила к нему, бледная как смерть.
Из всех обвинений, которые он бросил ей, это было самое ужасное и самое несправедливое. Он упрекал ее в том, что она забыла его, и это была неправда. В том, что она его предала, и это была – увы! – отчасти правда. В том, что она никогда не любила его, – это было чудовищно.
Но считать ее дурной матерью, ее, которая готова была отдать за сыновей каплю за каплей всю свою кровь! Возможно, она не была слишком ласкова с детьми, редко бывала с ними, но все равно Флоримон и Кантор всегда занимали главное место в ее сердце… Рядом с ним… И он осмеливается бросать ей в лицо упреки! Сам все годы скитался по морям, не заботясь ни о ней, ни о сыновьях, а теперь вдруг затосковал о них. Разве он вытащил их из нужды, в которую повергло невинных малюток его крушение? Сейчас она спросит его, по чьей вине гордый малыш Флоримон оказался без имени, без титулов, как какой-нибудь внебрачный ребенок или еще того хуже? Она расскажет ему, как погиб Кантор. По его, Жоффрея де Пейрака, вине. Да, по его вине. Потому что его пиратский корабль потопил французскую галеру, на которой находился юный паж герцога де Вивонна.
Она задыхалась от возмущения и невыносимой боли. Она уж открыла было рот, чтобы высказать ему все это, но тут судно подняло на огромной волне, и если бы она не ухватилась за стол, то наверняка упала бы. Увы, она держалась на ногах не так прочно, как Жоффрей де Пейрак, который был словно привинчен к палубе.
Но этого короткого мгновения ей хватило, чтобы опомниться и удержать те непоправимые слова, которые она собиралась бросить ему в лицо. Может ли она сказать отцу, что он повинен в смерти сына?
Разве судьба и без того не жестоко обошлась с Жоффреем де Пейраком? Он чудом избежал смерти, его лишили состояния, изгнали с родины, вынудили стать скитальцем, он потерял все свои права, кроме тех, которые смог завоевать шпагой.
Он стал совсем другим человеком, закаленным беспощадным законом, диктующим, что человек должен убивать, чтобы не быть убитым самому, – так что же теперь возмущаться им? Это она, Анжелика, была настолько наивна, что проливала слезы над своей несбывшейся мечтой. Жестокая жизнь требует иного. За эти годы он перенес столько горя, зачем она будет добавлять ему еще, говорить, что он погубил их сына?
