Онорина, дитя насилия, – расплата за все те объятия, которых она, Анжелика, не отвергла или даже желала.
Филипп, домогательства короля, грубая и восторженная страсть бедного нормандца, предводителя рабов, грубое и веселое удовольствие, которое доставлял ей полицейский Дегре, утонченные ласки герцога де Вивонна. Ах да! Она забыла Ракоци… и других, разумеется.
За столько пробежавших… прожитых лет. Им, ею. Нельзя требовать, чтобы они стерлись из памяти.
Он машинально гладил свой подбородок. Ему явно не хватало недавно сбритой бороды.
– Признайтесь, дорогая, ситуация весьма щекотливая!
Как может он иронизировать, когда она едва держится на ногах, так у нее колотится сердце.
– Чтобы прояснить ее, должен сказать вам, что девочка – не самое печальное… что нас разделяет…
– Идем, мама! Ну идем же, мама, – ныла Онорина, дергая мать за юбку.
– Вам, конечно, уже невмоготу от этой встречи, ведь она на несколько часов оторвала вас от ваших мыслей, целиком поглощенных другим…
– Идем, мама!
– О, замолчи же! – в сердцах прикрикнула на нее Анжелика.
– Что касается меня…
Жоффрей де Пейрак обвел растерянным взглядом свои апартаменты, где он со вкусом собрал дорогую мебель, великолепные приборы – убранство, созданное разнообразной жизнью, трудной и страстной, в которой не было места Анжелике.
– …Я старый морской волк и привык к одиночеству. Если не считать нескольких лет короткого супружества, которые я проживал в вашей очаровательной компании, женщины всегда играли в моей жизни лишь эпизодическую роль. Возможно, вам льстит это. Но такая жизнь породила привычки, которые едва ли располагают к тому, чтобы вновь влезть в шкуру примерного супруга. Корабль у меня небольшой, мои апартаменты тоже невелики… поэтому вот что я предлагаю вам… Давайте на время путешествия вернемся к исходным рубежам и будем считать, что партия закончилась вничью.
– Вничью?
– Останемся каждый на своем месте. Вы – госпожой Анжеликой среди своих друзей… а я здесь… у себя.
Итак, он отвергает ее, отказывается от нее. Он, видно, просто не знает, что с ней делать. И отсылает ее к тем, кто в эти последние месяцы стал для нее как бы семьей.
– Но надеюсь, вы не потребуете от меня еще и забыть все, что вы открыли мне сейчас? – саркастически спросила она.
– Забыть? Нет. Но – не разглашать.
– Идем, мама, – повторяла Онорина, таща ее к выходу.
– Чем больше я над этим думаю, тем больше прихожу к выводу, что было бы ошибкой сказать сейчас вашим друзьям, что когда-то – пусть очень давно – вы были моей женой. Они вообразят, будто вы – моя сообщница.
– Ваша сообщница? В чем?
Он не ответил. Он о чем-то размышлял: его лоб прорезала жесткая складка.
– Возвращайтесь к ним, – бросил он непререкаемым тоном. – Не рассказывайте им ничего. Это бесполезно. Впрочем, они просто сочтут вас безумной. История со сгинувшим и вновь обретенным мужем, на судне которого, сами того не подозревая, вы вдруг оказались, согласитесь, выглядит подозрительно.
Он повернулся к столу, чтобы взять свою кожаную маску, которая защищала его от соленых укусов тумана и взглядов шпионов.
– Не говорите им ничего. Не вселяйте в них подозрения. Тем более что эти люди не очень внушают мне доверие.
Анжелика была уже около двери.
– Поверьте, это взаимно, – процедила она сквозь зубы.
Держа за руку Онорину, она остановилась в проеме двери и повернулась, пожирая его глазами. Он уже надел маску. Это помогло ему скрыть свои чувства.
