Евлампий окончательно сник. Он понял, что теперь ему вряд ли удастся вернуться к прежней тихой и размеренной жизни. Он оказался втянут в странную игру, в которой правила меняются на ходу, а ставки непостижимо высоки. Он был всего лишь клерком, а теперь, похоже, ему предстоит стать… кем? Повелителем чихания? Временным агентом? Самим собой, но способным менять ход истории?
В душе Евлампия разгорелась нешуточная борьба страха и любопытства. Страх перед неизвестностью и огромной ответственностью, которая внезапно обрушилась на его плечи, и любопытство перед возможностью разгадать тайну своих чихов, понять законы времени. В конце концов, он всегда любил книги и историю. А теперь он, по сути, стал частью истории, причем не самой спокойной ее частью. И в этой новой роли ему волей-неволей придется разобраться.
В углу помещения, заваленном старыми газетами и чертежами, Евлампий заметил большую доску, исписанную непонятными формулами и графиками. На доске, среди всего этого хаоса, красовалась большая надпись, написанная крупными буквами: “Теория чихательной невероятности”. Евлампий невольно поморщился. Название звучало так же странно, как и все, что происходило вокруг него.
Григорий, заметив его взгляд, гордо улыбнулся. “Вот, Евлампий, это наша отправная точка!” – воскликнул он, словно презентуя бесценный артефакт. “Здесь я пытаюсь разложить по полочкам все ваши чихательные особенности, вывести закономерности, и, в конечном итоге, понять их влияние на пространственно-временной континуум!”
Евлампий снова посмотрел на доску, чувствуя, как его голова наполняется неразрешимыми вопросами. Он был далек от мира науки, и все эти формулы и графики казались ему набором бессмысленных закорючек. Но, глядя на энтузиазм Григория, он чувствовал, что эта “Теория чихательной невероятности” для ученого не просто набор символов, а целая вселенная, которую он хочет исследовать.
“Ладно”, – сказал Евлампий, его голос был полон безнадежности. “Допустим, я верю вам. Но что же мы будем делать?”
Григорий широко улыбнулся, его глаза вновь засверкали от энтузиазма. “Мы начнем с самого начала, Евлампий! Мы изучим каждый ваш чих, каждый ваш вдох, каждую вашу квантовую флуктуацию! Мы создадим подробную карту ваших чихательных паттернов, мы будем анализировать их частоту, их силу, их… э-э… историческую направленность. И в конце концов, мы найдем способ контролировать этот процесс! И тогда, Евлампий, мы сможем… мы сможем изменять историю!”
Григорий подошел к одному из столов, заваленных бумагами и приборами. Он начал копаться в этом хаосе, бормоча что-то себе под нос. Через некоторое время он вытащил из-под груды бумаг странное устройство, которое напоминало обыкновенный шлем, с одним "но".
Именно здесь, в этом хаотичном, но по-своему упорядоченном, мире, где царил дух научного безумия, и родилось его детище, его magnum opus – “Чихотрон”. Это устройство, по замыслу Григория, должно было стать не просто инструментом, а настоящим ключом к управлению самой сутью чиха, к раскрытию его потенциала и подчинению его воле человека. Представляло оно собой нечто весьма экстравагантное, гибрид мотоциклетного шлема и путаницы из проводов, датчиков, непонятных металлических приспособлений и каких-то светящихся штуковин, причем все это выглядело так, словно собрано на коленке из подручных материалов. Блестящие медные кабели, словно живые змеи, вились и изгибались, образуя сложную сеть, а на лбу шлема красовался крупный, пульсирующий зловещим красным светом кристалл, который, с непоколебимой уверенностью утверждал Григорий, служил “фокусом чихательной энергии”, этаким накопителем и концентратором той загадочной силы, что таилась в чихании.
