Апдейт Тургенева. Сборник рассказов - страница 5



Затем выступила завуч музыкальной школы Татьяна Николаевна:

– Ну что же, мнение учителя понятно. Кто за или против предложения об исключении Можаева, прошу голосовать. Вроде все – за. А вы, Владимир Маркович? За или против? Вы голосовали?

Владимир Маркович, высокий тридцатилетний брюнет с выдающимся подбородком, широко улыбался, блестя черными насмешливыми глазами. Не спеша, опираясь на спинку стула, преподаватель поднялся.

– Да вы не вставайте. С места говорите, Владимир Маркович, – попросила завуч.

– Уважаемые коллеги, я тоже, как и Алла Матвеевна, преподаю по классу скрипки. Но я бы не советовал разбрасываться учениками. Тем более скрипка не так популярна у ребят, как баян или фортепьяно. Исключить Виктора можно. Пять секунд и готово! А вот как сделать так, чтобы Можаев учился? Вот в этом задача педагога!

Завуч поднялась с места.

– Замечательно, Владимир Маркович, я вас поддерживаю! Мы, наверное, не всё сделали, чтобы ученик остался в стенах музыкальной школы, – она сделала небольшую паузу, обведя взглядом всех присутствующих, и предложила. – А почему бы вам, Владимир Маркович, не взять Витю в свой класс?

Преподаватель от неожиданности присел на стул и опустил голову.

Собрание ожидало его реакции.

– А что? Не вижу причин отказываться от Можаева! Тем более я его знаю – жил полгода по соседству. Хороший мальчик. Ну что же? Назвался груздем… и так далее, как говорится, – не поднимая головы медленно произнес Владимир Маркович.

В итоге

Воодушевленный Витька не шел с собрания, – летел.

«Всё! Хватит лоботрясничать! С завтрашнего дня скрипку в руки и – вперед с песней! – пообещал он себе решительно. И добавил, смеясь и радуясь, что собрание закончилось для него благополучно. – С песней „Сулико“!»

Чернобыльский ячмень

г. Миллерово, улица Вокзальная, 26 (Фото автора)


Посвящаю Володечке Ромащенко


Я торопливо шагал, почти бежал, по Вокзальной улице, и настроение мое было хоть куда! Через подошвы старых штиблет чувствовалась знакомая мне с малых лет мелкая брусчатка.

От вокзала дул слабый ветерок, насыщенный крепкими запахами просмоленных шпал и паровозного дыма.

Убегали назад высокие стройные тополя с припаркованными под ними «Жигулями», мост через железнодорожные пути и низенькие частные дома из красного и белого кирпича, и лишь маленькая часть домов имела нарядный вид.

Промелькнула окатившая меня холодными брызгами колонка, из которой набирала воду в белое пластиковое ведро пожилая цыганка в красном платке и халате с закатанными рукавами. Мне показалась, что я хорошо знаю эту женщину. Два подростка сидели рядом с колонкой на корточках и провожали меня чересчур любопытными взглядами. Дорогу мне перебежала черная кошка, поселив в моей душе тревожное чувство. Что-то знакомое и давно забытое мелькнуло мимо меня. Я остановился и присмотрелся. На меня почти падали старенькие полуразвалившиеся ворота какого-то двора. С ними заигрывал ветер. Створки то медленно открывались с жутким скрипом, то быстро схлопывались. Ну, конечно. Нет сомнений! Это же моя альма-матер – двор моего детства. Я с замиранием сердца юркнул в ворота и увидел потрескавшийся брус родного черного барака. Чуть дальше столкнулся с запомнившимися на всю жизнь ступеньками. Они прогнили, истощились и прогибались под тяжестью человека. Рядом рос тополь, под ним – крепкая широкая скамья. Помнится, я часто в детстве сидел на ней, срывал с дерева какой-нибудь листик и хлопал по нему ладошкой так, чтобы появлялась дырка. Какое-никакое, а все же развлечение.