– Здравствуй, морда, – сказала Кристина и потрепала кота по башке.
Пантелей пригнулся, но не ушел. Долгие часы одиночества всегда позитивно отражались на его терпеливости.
– Он похож на китайскую статуэтку, только очень толстую, – заметила Кристина, скидывая пальто и сапоги, и то, и другое на пол.
Пантелей пристально посмотрел в глаза Алексу и скинул на пол начатую упаковку жевачки.
– Так, вы можете устраивать погромы и обзывать друг друга, а я лично собираюсь с комфортом расположиться на диване, – заявил Алекс, проходя в большую комнату.
Кристина и Пантелей проследовали за ним, причем кто-то из них – оглушительным галопом.
Он включил свет и задернул шторы. Его окна выходили на Чистопрудный бульвар, и ему до сих пор смутно казалось, что за ними оттуда может кто-то следить. Когда он обернулся к дивану, тот уже был занят двумя знакомыми фигурами: полосато-рыжей и синеглазо-длинноногой. Алекс подошел, взял Пантелея под мышки, водрузил на диванную спинку и сел на его место. Кристина подползла поближе и легла ему на колени.
– Я давно хотела поговорить с тобой о любви, – сказала она.
Он вытянул ноги, положил ладонь ей на грудь и одобрительно помычал, давая понять, что к разговору о любви полностью готов. Кристина подняла руку и пробежалась прохладными пальцами по его затылку и шее. Алекс запрокинул голову. Пантелей осторожно поставил лапу ему на лоб, прикидывая, удастся ли занять более удобное положение для беседы. Алекс недвусмысленно смахнул лапу со лба, и кот покладисто улегся в сантиметре от его носа, примирительно гудя и свесив хвост ему на плечо.
– Мне с детства внушали, что я не умею любить. – Рука Кристины остановилась между пуговицами его рубашки.
– Кто? – поинтересовался он, проводя ладонью по шелковистой глади ее джемпера.
– Родная сестра, к примеру. Я всегда считалась холодной и рассудительной, в то время как Женя поражала всех запредельным накалом страсти. Позже к ней присоединились другие люди. – Кристина перевернулась на бок лицом к нему и стала нежно водить пальцем по пряжке его ремня. – Я верила в это десятилетиями. Но теперь ко мне все чаще закрадывается подозрение, что те, кто мне это говорил, были не вполне честны. В первую очередь, с самими собой. Они боялись признаться себе, что чувство любви им неизвестно. И обвиняли меня в собственном недостатке. Ты не представляешь, какие разрушения Женина страстность сеет на своем пути. Тогда как мое хладнокровие пожинает комфорт и благополучие не в одном доме.
– Что из этого кажется тебе странным? – спросил он. – Старая добрая проективная идентификация9 по-прежнему остается защитой выбора для большинства окружающих нас людей.
– Вот это и кажется странным, – сказала Кристина. – Как, по мнению высших сил, маленький человек, оказавшись окруженным безумцами, должен понять, что они безумцы, и перестать безоговорочно верить всему, что они говорят?
– Я так понимаю, это вопрос экзистенциальный и ответу не подлежит, – предположил он.
– От тебя я ждала ответа, – сказала Кристина. – У меня на тебя сильный идеализирующий перенос. Я все время жду, что ты откроешь мне смысл жизни.
– Смысл жизни в любви, – покладисто открыл он.
– Как всякий оракул, ты говоришь загадками, – пожаловалась она. – Теперь тебе придется объяснять мне, что такое любовь. Как человеку, наученному ощущать в себе ее отсутствие.
– Мы, оракулы, ничего не объясняем, – возразил он. – Мы только информируем. Знаешь анекдот о курином бульоне?
