– Имеешь в виду Жаркова Афанасия Кирилловича? – уточнил дед Лукьян.
– А то кого же!
– Афанасий на костылях ходил, не на протезе.
– За уворованные у колхоза деньги он вполне мог купить железную протезу.
– Где их тогда продавали? Это теперь к инвалидам внимание проявляют, даже автомобили бесплатно выдают. А после империалистической, старики сказывали, вручат безногому от имени царя-батюшки костыли и хромай на них по гроб жизни.
– Вы, товарищ Хлудневский, хорошо знали того председателя? – заинтересовался прокурор.
– Как сказать… – дед Лукьян замялся. – Счетоводом я при нем в колхозе работал.
– Оттого и в защиту полез! – мгновенно подхватил Торчков. – Тут, если разобраться, одна шайка-лейка…
– Ваня, побереги патроны, – осуждающе проговорил молчавший до этого Инюшкин.
Торчков задиристо развернулся к нему:
– Воздержись, Арсюха, с подковырками. Или забыл, что председатель до побега у твоего родного батьки квартировал?..
Арсентий Ефимович ошарашенно глянул на Антона Бирюкова:
– Во попер Кумбрык в атаку! И боеприпасов не жалеет…
– Давайте, товарищи, серьезно поговорим, – предупреждая назревающую перебранку, сказал прокурор.
Сумбурно возникшие воспоминания через несколько минут превратились в мирную беседу, в которой в основном участвовали дед Лукьян Хлудневский и Арсентий Инюшкин. Несколько раз неудачно вклинивавшийся в разговор Торчков разочарованно отошел в сторону и с внезапным интересом, словно любопытный ребенок, стал наблюдать за экспертами. Те что-то измеряли среди костей в разрытой ямке, записывали, подсчитывали и фотографировали.
Прокурор, изредка задавая старикам уточняющие вопросы, выяснил, что Афанасий Кириллович Жарков был «главным заводилой» коллективизации и, когда Березовский колхоз организовался, стал первым его председателем. Появился Жарков в Березовке в революционные года вместе с возвращающимися по домам участниками империалистической войны, по «происхождению» был не сибиряк, а откуда-то с Запада: то ли балтийский матрос, то ли большевик, направленный в Сибирь налаживать советскую власть. Носил всегда старую кожанку, в виде тужурки, с наганом в кармане. В период колчаковщины командовал партизанским отрядом за Потеряевым озером, в окрестностях села Ярского. Был тяжело ранен – лишился правой ноги ниже колена. После ранения приспосабливался ходить на деревянном протезе, однако не получилось. Говорил, мол, осколок в культе остался и при протезной ходьбе боль причиняет, а костыли при натренированных руках – самое то, что надо. Семьи у Жаркова не было, хотя к тридцатым годам возраст его уже за сорокалетие перебрался. Исчез он очень таинственно. Вечером запряг в рессорный ходок выездного жеребца и укатил из Березовки неизвестно куда. После ходили слухи, будто видели беглеца: кто – в Серебровке, кто – в Ярском, а кто-то даже – в Томске. Слухи слухами, но человек как в воду канул. Вместе с Жарковым вроде бы пропала из колхозного сейфа тысяча рублей. Эти деньги, кроме председателя, никто другой взять не мог – ключ к сейфу был только у Жаркова.
– Так, так… – задумчиво проговорил в конце беседы прокурор. – Значит, Жарков металлического протеза не имел?
– Никогда! – почти враз ответили старики.
Прокурор обвел взглядом местность:
– А что за плотина здесь была? И почему она называлась Ерошкиной?
– Это еще до коллективизации березовский богач Илья Хоботишкин вальцовую крупорушку содержал, – ответил дед Лукьян Хлудневский. – Строил же ее Ерофей Нилович Колосков. От Ерофея и пошло название – Ерошкина. Сооружение было деревянное, наподобие водяной мельницы. В старое время речка здесь бежала веселее, чем теперь. За весенний паводок в пруду перед плотиной столько воды накапливалось, что крупорушка до глубокой осени вальцы крутила.
