Архонт северных врат. - страница 11

– Всё верно. Двадцать лет назад у меня было несколько проверенных коллекционеров, которые не спрашивали о происхождении товара, и щедро платили за него. Потом это стало слишком опасным, но появился даркнет. Место, где анонимные пользователи связываются друг с другом, и избавлены от государственного вмешательства в свои дела. Весь теневой бизнес пользуется такими же теневыми ресурсами для поиска клиентов и проведения анонимных сделок. – Берестов достал из кармана футляр с сигарой, обрезал конец и прикурил от длинной спички. – Антиквариат не явился исключением, все эти Christie’s и Sotheby’s14 торгуют легально приобретенными предметами, прослеживают их историю и изрядно удорожают сами лоты. Причем, торгуют не всегда самым востребованным. Думаю, не открою для вас секрета, что существует черный рынок предметов искусства, где продаются вещи, считающиеся утраченными в результате войн, пожаров, стихийных бедствий…. Но многое из этого попросту находится в частных закрытых коллекциях.

– Но это же… незаконно…

– В нашей профессии добрая половина сделок незаконна, Мира. Я начал работать с частными заказами. К примеру, я продал «Шторм на Галилейском море» Рембрандта анонимному заказчику. Правда, для этого мне пришлось поучаствовать в ограблении Бостонского музея, – старик усмехнулся и выпустил в потолок струю густого дыма.

– «Шторм на Галилейском море» был украден в числе прочих картин, кажется, в девяносто первом? – Мира ошарашенно глядела на Берестова.

– В девяностом. С тех пор следов похищенных полотен найти не удалось. Рембрандт, Моне, Вермеер, Дега, в общей сложности пропало тринадцать картин. Я изучил все детали того ограбления. Время, замысел, схему музея. Двое грабителей приехали в музей ночью под видом полицейских. Связали двоих охранников и вычистили экспозицию. Зная подробности, мне осталось только появиться там чуть раньше настоящих грабителей, в промежутке между нейтрализацией охраны и самим ограблением. Что я и исполнил. Я появился в зале, когда сигнализация была уже выключена, преспокойно забрал то, что мне было нужно, и спрятался с картиной в другом зале. По истечении времени на руке, я опять очутился в погребе. Представляю шок этих ребят, – он опять удовлетворенно засмеялся, – думаю, они до сих пор гадают, как такое могло произойти?

– Но ведь тебя могли поймать! – Олег не верил своим ушам.

– Я ничем не рисковал. Просто время кончилось бы в полицейском участке, и я все равно вернулся бы в подвал.

– Но зачем так сложно? Можно ведь вернуться во время, когда Рембрандт только закончил картину и забрать ее, не рискуя!

Отец хитро подмигнул сыну:

– А сам-то не понимаешь?

– Во времена Рембрандта «Шторм на Галилейском море» еще не был никаким шедевром живописи, – тихо проговорила Мира, – стало быть, ничего не стоил. Если бы отец забрал его тогда, в наше время о нем бы никто даже не слышал.

– Браво! – старик поощрительно похлопал в ладоши и улыбнулся. – У времени есть свои законы. Если что-то изменить в прошлом, то изменится и настоящее. Нужно быть очень аккуратным. Закон кругов на воде, кинув камень в воду, нужно быть готовым к шторму на другой стороне океана.

– Что же поменялось, отец? – Олег пока решительно не понимал, почему именно сейчас их с Мирой посвящают в эту фантастическую, невообразимую еще вчера, историю.

– Две недели назад я перемещался в тысяча триста седьмой год. Это не было заказом, я хотел подержать в руках знаменитую Чашу Христа. Её перевозили в один из замков тамплиеров на западе Испании. В древность и средневековье перемещаться всегда было удовольствием! Люди там полны суеверий и богобоязненны! Мне хватало фокусов со световыми гранатами или вспышкой магния, дымовые армейские шашки тоже прекрасно подходили для того, чтобы человек, укрытый широким балахоном, смог сойти за Вельзевула, всадника Апокалипсиса или, на худой конец, Харона