28
Утро следующего дня оказалось не в пример приятнее предыдущего: по крайней мере, завтрак уже маняще благоухал на подносе, а вездесущего невротика Анкеля как не бывало. Видимо, понял, что ее лучше не беспокоить понапрасну. Голова почти не болела, но в мыслях витала тревожность. Сегодня она должна многое прояснить и понять.
Наскоро поев и переодевшись, Элли покинула свое купе. Ее ждало необычное путешествие: в парковый вагон. Она бы никогда не подумала, что в мире существуют такие диковинные поезда: с улицами, домами-купе и настоящими парками и оранжереями. Впрочем, ей снова пришлось здорово удивиться, ибо между вагоном второго класса и парком имелся еще один, представлявший некоторый интерес. Он воплощал в себе крытый рынок или же торговые галереи. В этом вагоне царило необычайное оживление, столь непривычное для пассажиров первого класса. Совершенно разномастные люди во фраках и со смоляными котелками на головах беззаботно фланировали вдоль прилавков, до хрипоты спорили с торговцами, чтобы снизить цену, а потом не взять товар, разглагольствовали о жизни, проходя букинистов и брызжа слюной, рассуждали о новых трендах, минуя полочки с бюстгальтерами. Самовлюбленные пижоны с блестящими тараканьими усиками клеили благонравных дамочек, а мужья последних запасались чесноком для профилактики случайных связей. Старые девы бродили в кичливом одиночестве – неприступные, как труба паровоза. Кумушки с удовольствием перетирали друг с другом последние сплетни. Словом, вагон представлял саму жизнь в миниатюре. Над бакалейным павильоном висела мало утешающая надпись «ты то, что ты ешь», над букинистическим – «ты то, что ты читаешь», над прилавками с платьями – «ты то, во что ты одет». Пассажиры, выбирая себе павильон под стать, быстро распределялись по вагону.
Напряженно прислушиваясь к чужим разговорам, Элли с удивлением подмечала, что многие не помнят, куда едут. Это казалось поразительным, ведь они наверняка изрядно потратились на билет… Разве смысл заключается не в том, чтобы приехать на конечную станцию? Неужели поезд строили лишь для того, чтобы просто покататься на нем? На эту небезынтересную тему Элли услышала несколько комментариев, которые можно было свести к следующему:
Одни полагали, что жить надо здесь и сейчас, и в том находили главное свое утешение. Они способны были рассуждать лишь в весьма ограниченных временных рамках, не выходя далее предстоящего обеда, либо же ближайшего приема лекарства.
Другие видели смысл в том, чтобы перепробовать все на свете, благо поезд предоставлял поистине безграничные возможности, а в особенности тем, кто был способен заплатить.
Иные давно разочаровались в поездке: их мрачные лица и циничные высказывания разъедали благодушное настроение окружающих, будто ржавчина – металл.
А если обобщить, то становилось ясно: в сущности, всем было плевать – и на маршрут, и на поездку, и в какой-то степени на самих себя. Они напоминали марионеток из бездушного дерева и даже двигались под стать: нервно, дергано. А поезд, как безжалостный кукловод, вел их в неизвестном направлении, распоряжался их жизнями, желаниями и заставлял концентрироваться на поверхностных вещах.
Проходя мимо аляповатой лавки, заваленной хризантемами и пионами, Элли в нерешительности замерла, ибо вспомнила нечто важное. Грейс упоминала, что цветочница создала Жану неопровержимое алиби. А что, если попробовать разговорить ее, выяснить детали? Оставалось надеяться, что она была
