Глубоко вдохнув, Эдвард отворил двери: в нос тут же ударил сивушный запах. На нижней полке лениво развалился его отец, окруженный двумя собутыльниками: три пары мутных глаз уставились на вошедшего. Эдвард невольно поежился, чувствуя недовольство за этот липкий страх. Ему показалось, будто он вошел в паучью нору: на веревках, наподобие паутины натянутых между полками, висела грязная вонючая одежда, из мерзких коконов холщовых мешков торчали горлышки выпитых бутылей, опухший отец в своей темной робе напоминал черную вдову, а его двое приспешников вполне могли сойти за пузатых клещей. На столике перед ними стояла керосиновая лампа в обрамлении трех граненых стаканов; скатерть была заплевана до такой степени, что невозможно было без содрогания на нее смотреть.
– Э-эд, – мерзко икнул отец, заставив юношу вновь пугливо вздрогнуть. – Мы с парнями очень ждали тебя. Хотим выпить за твое здоровье. Ты ведь принес деньги, не так ли?
Эдвард поспешно вывернул карманы: две бумажные банкноты в тысячу рельсодоров6 выпали на пол. Отец жадно поднял добычу и зарылся в нее носом, точно хотел вобрать в себя запах свежих банкнот.
– А это еще что? – очнувшись, поинтересовался он, тупо уставившись на глянцевое приглашение.
– Я схожу сегодня туда, – робко пробормотал Эдвард. – Ты ведь не против, папа?
– А чем ты там будешь заниматься, мой мальчик?
В голосе черной вдовы прорезались стальные нотки, и юноша невольно вжался спиной в дверь купе, почувствовав, как кованая ручка неприятно впилась ему в поясницу. Собутыльники мерзко захихикали, один из них произнес сиплым голосом:
– Да брось, Оскар. Парень уже и так в штаны наложил. Что плохого в том, если он немного ощиплет смазливых курочек из первого класса?
– Не хочу, чтобы он стал такой же подстилкой, как его мать. А, впрочем… Если принесешь нам бабки, я не против. На, возьми!
Порывшись где-то под сиденьем, отец достал холщовый мешок.
– Наденешь мой фрак на вечер. Я не всегда был жирной свиньей. А сейчас проваливай. Дай нам расслабиться.
Когда Эдвард, не веря своему счастью, на негнущихся ногах выходил из купе, то почувствовал, как спину его пронзил металлический голос отца:
– Запомни, мой мальчик: не давай им спуску. Когда-то я был готов выколоть глаза твоей матери лишь за то, что она стреляла ими направо-налево.
7
Настоящее
Следователь по особо важным делам Грейс Коллинз, облаченная в шелковый пеньюар, со свечой обходила свое богато обставленное купе первого класса. Оно ужасно нравилось ей, ибо напоминало готическую капеллу. Не хватало лишь мрачных звуков органа: отличная колыбельная перед сном. Но вместо чарующей мелодии послышался раздражающий стук. Даже не подумав накинуть что-нибудь поверх пеньюара, Грейс направилась к двери, намереваясь поскорее уничтожить столь докучающий источник шума.
В тамбуре, почтительно согнувшись в поклоне, замер ее письмоводитель Билли. Она никогда не называла его по фамилии. У него были отвратительно мерзкие усы и жидкая бороденка, которую он по-фиглярски подкрашивал хной. Сейчас письмоводитель неприлично уставился на ее грудь.
– В чем дело, Билли? – ледяным тоном поинтересовалась она. Тот неловко вздрогнул и поднял взор.
– Прошу простить, госпожа Коллинз. Случилось чрезвычайное происшествие…
Она вновь тяжело вздохнула.
– Вряд ли оно произошло там, куда вы так внимательно смотрели!
– Простите, госпожа. Я бы ни за что не осмелился вас беспокоить, однако вы сами просили докладывать о всяких чрезвычайных ситуациях, а здесь дело прямо-таки вопиющее!
