Когда мы работали в студии, мы забот не знали. Нас совершенно не интересовало, что консерватория арендует зал у училища. Мы считали это в порядке вещей. Но однажды (я уже, к счастью, работал в театре) Училище Щукина отказало консерватории в аренде. И что? А то, что студенты совсем перестали получать оперную практику, и стали выпускаться из консерватории, не имея ни сценического опыта, ни пения в опере. Но это еще не весь вред от разделения двух ВУЗов. Когда мы репетировали в студии, то мы часто смотрели и спектакли Щукинского училища, а щукинцы (или как они себя сами называли: «Щукины дети») слушали наши оперные спектакли. Это был процесс взаимного творческого обогащения. Юрий Петрович Любимов сначала поставил пьесу Б. Брехта «Добрый человек из Сезуана» именно на сцене Щукинского училища. Там, в студенческие годы я впервые и увидел этот спектакль. А теперь студенты консерватории не видят спектаклей Щукинцев, а те, в свою очередь, лишены возможности послушать оперу. И не только оперу. На этой сцене пели, будучи студентами, такие уже тогда замечательные певцы, как Т. Милашкина, Ю. Мазурок, А. Ведерников, Г. Писаренко и другие, ставшие впоследствии знаменитыми. Кроме таких знаменитостей в студии были еще студенты, которые потом составили высококачественный костяк солистов Большого театра. Таким, в частности, был баритон А. Федосеев. На нем хочу остановиться особо. Он был старше нас по курсу, да и по возрасту. Кроме того, он уже окончил Московский архитектурный институт и был профессиональным архитектором. Мы же, мелюзга, смотрели на него, как на что-то особенное. Он всегда был очень хорошо, модно одет, что нам было недоступно. После окончания консерватории он несколько лет пел в оперном театре города Новосибирска. В студии же мы с ним были партнерами, и позднее, когда его приняли в труппу Большого, наше партнерство продолжилось. Нельзя не упомянуть супружескую пару Глафиру и Юрия Королевых, Клару Кадинскую тоже впоследствии ставшими солистами оперы Большого театра. В студии были замечательные дирижеры. Это доцент Евгений Яковлевич Рацер и доцент Арон Соломонович Шерешевский. Оба прекрасные, тонкие музыканты и хорошие педагоги. Арон Соломонович был романтиком. Возможно, поэтому он с особым романтизмом дирижировал «Богемой». Было впечатление, что он сам находился в Париже в той атмосфере. Он прекрасно ощущал всю чувственность этой оперы. Петь с Ароном Соломоновичем всегда было очень легко, и я пел всегда с большим удовольствием. Арон Соломонович прекрасно слушал и чувствовал певца и шел за малейшим движением его голоса. Очень мне запомнилась одна фраза Арона Соломоновича, которая метко его характеризует. Однажды кто-то из теноров настаивал на том, чтобы ему дали петь партию Рудольфа в опере «Богема». Мотивировал этот студент так:
«– У меня же есть ДО. (нота До)»
На что Арон Соломонович изрек:
«– Эээ, батенька, нужно, чтобы не только До было, но и после…»
Арон Соломонович был дружен со Святославом Теофиловичем Рихтером. Когда, после смерти Шерешевского, 15 января 1975 г, в его память был дан концерт в оперной студии, Рихтер с оркестром студии исполнил концерт для фортепьяно с оркестром Р. Шумана. Это было во втором отделении. А в первом с оркестром пели Клара Кадинская и Ваш покорный слуга. Мы пели и сольно и дуэт Джильды и Герцога из оперы Верди «Риголетто».
