БАБАХ! Вспышка слепит. Я лечу. Всех нас отбрасывает. Звон. Я сжимаю мамины пальцы и Котю. Только не отпускать. БАМ! Вспышки темноты и света, алого и чёрного. Я держу маму и Котю. Порыв ветра распахивает дым, открывшееся синее небо надо мной перекрывает тёмный силуэт дракона. И снова дым смыкается. Что-то шевелится подо мной, вокруг меня. В ушах нарастает звон. Я держу мамину руку. Её пальцы слабые, но я не потерялась, значит, всё будет хорошо. Меня снова толкают снизу, сбоку. Толкают, и я откатываюсь, падаю на камни мостовой. По ним течёт кровь, пропитывает моё когда-то белое платье, Котю, марает ноги и руки тех, кто поднимаются рядом со мной и тех, кто не шевелится. Никогда не видела так много крови, даже когда маме и папе на лечение приносили раненых. Приподнимаюсь на локте: крови слишком-слишком много. Она везде.
Надо спросить у мамы, почему так. Я сажусь ровнее и, прижав Котю к груди, тяну маму за руку… а она… она…
– Госпожа.
Я вздрогнула. Крик застрял в горле колючим комом.
Тримас наклонился ко мне. Проникавший между шторками свет блестел в его седых волосах:
– Этот звук был от того, что грузчики уронили ящик. Ничего опасного не случилось. Дышите. Глубоко.
Я покосилась на окно: двое мужчин поднимали окованный медью ящик на крыльцо. Рядом стояла телега с ещё двумя ящиками. Один уронили на мостовую – бытовая мелочь, но ужас сковал меня, проник в каждый нерв, остановил дыхание.
– Раз-два, вдох-выдох, – тёплый мягкий тон, сочувствие в глазах Тримаса с оттенком сожаления.
Я в безопасности.
Я судорожно втянула воздух. Это случилось снова. С тех пор, как я покинула дом, приступы воспоминаний вернулись, снова я проваливалась воспоминаниями в тот страшный день. Жалкая, слабая трусиха!
– Вдох-выдох, – тепло напоминал Тримас.
От его взгляда было не по себе, но спрятаться негде, оставалось дышать. Уговаривать себя. Смиряться с тем, что ничего не закончилось.
Наконец, я смогла дышать сама. Кивнула Тримасу, безмолвно благодаря за поддержку и намекая, что можно больше не отсчитывать вдохи и выдохи. Посмотрела в окно.
– Вы уверены, что вам это нужно? – осторожно уточнил Тримас.
А ведь когда я сказала, что собираюсь учиться, а значит, наконец, прекратить десятилетнее затворничество, он обрадовался. Надеялся, что я вернусь к нормальной жизни.
У меня заныло сердце. Рука сама пробралась в карман пальто. Пальцы подрагивали, пока не сжались на шершавом холодном кубике. Недавно он был гладким и всегда тёплым, в гранях белого камня мерцали золотистые прожилки. Этот оплетённый серебряным креплением для шнурка оберег дала мне мама. Он всегда был со мной, как она и просила, уверяя, что однажды он может спасти мне жизнь.
Четыре недели назад, когда я лежала на кровати и, пялясь в темноту, пыталась не думать о никчёмности своей жизни, кубик вдруг раскалился. Прежде, чем смогла сорвать его с шеи, всё прекратилось. Больше странностей не было. Я читала, рисовала, выполняла задания репетиторов. Всё так же не покидала свою комнату. Затем объявили о строительстве новой железной дороги для связи крупнейших городов с местами добычи угля. Успешно прошли испытания дирижабля с жёстким каркасом. Застрелился знаменитый актёр, которого бросила жена. Открыли новый рудник магических кристаллов. Прибыло посольство с соседнего континента, и репортёры познакомили публику с его представителями. Потом заболел император. Были мелкие проблемы с послами, которые обиделись на то, что наследный принц отказался принять их вместо отца. Железную дорогу продолжали строить. Открыли промышленный способ добычи гелия, что должно было улучшить качество дирижаблей. Новая опера композитора Лигьери имела небывалый успех у публики. Повысили налоговую ставку. Через брачный союз слились два банка. Сбежала группа политзаключенных. Небольшое наводнение затронуло южные поля… обычная жизнь, за которой я следила по газетам и рассказам Тримаса о делах нашего города.
