С собой на кладбище я принес мишуру и два матовых шарика: один синий, другой сиреневый. Убрав руками гнилые листья и ветки с могильного холмика, я сворачиваю мишуру клубком у подножья креста, шарики кладу внутрь. Творение напоминает гнездо карнавальной жар-птицы, которое тотчас разоряет налетевший вдруг из-за кустов хищный ветер. Я тяну руку за откатившимся к ограде сиреневым шариком.
– В земельку лучше закопай, Ванечка. Мертвым – в земельку лучше.
От внезапно прозвучавшего в тишине голоса у меня подкосились ноги. Я и сам не заметил, как опустился на край холмика с уложенными на нем тремя венками.
На лавочке перед могилой сидела бабушка. Одета она была как во время похорон: в серое платье, на голове повязан белый платок.
– Тяжко, Ванечка, когда рученьки связаны. Ох, горюшко, – она подняла перед собой руки. Кисти у нее, как и во гробу, были связаны крест-накрест, веревки впились глубоко в восковую плоть.
– Как ты там? – Спросил я первое, что пришло на ум.
– Да как в баньке, Ванечка! Только веники все терновые. Да кипяточек холодным не разбавляют. А иной раз и саму в печку вместо дров бросят. Доброе место адом не назовут.
– А за что тебя… туда?
– Да ни за что. Там – все ни за что. Неправдою суд стоит. Мне вот Архипка подстроил, кровопивец злородный. Зверь он лютый, а не целитель, – злобно забормотала она. – Спасибо Николаю праведному, что тебя хоть в обиду не дал. Дай ему, Боже, здоровья, – с этим словами бабушка сползла со скамейки и встала на четвереньки. – Знаешь как я по тебе, родненький, скучаю?! Знаешь как?! – Она истерически всхлипнула. – Побыла б еще, но не могу никак. Тяжек крест, да надо несть! Дай поцелую хоть на прощание! – Веревка на запястьях с треском лопнула, и мертвечиха рысью кинулась на меня.
Я вскочил на ноги, отпрыгнул на шаг назад и потянул на себя могильный крест, который на удивление легко выскользнул из сырой почвы. Когда ведьма атаковала меня снова, то получила деревянным крестом по спине. Она стала падать ничком, но напоролась обеими глазницами на пики ограды, и так повисла, не доставая коленями до земли и отчаянно суча ногами.
Не обращая внимания на дьявольский визг, я колотил ее по хребту, покуда оружие не выпало из обессилевших рук. Женка воспользовалась этой передышкой, подтянулась на руках на решетке, перевалилась через ограду на тропинку и была такова.
Очнулся я в позе распятого Христа на могильном холме. Крест стоял на своем месте, и настоящая бабушка, молодая, ласково глядела на меня сверху вниз из овала портрета. Колокола напомнили о том, что 31 декабря в этом году пришлось на воскресенье. Звон поднял в воздух стайку воробьев. Птицы немного покружили в воздухе и расселись рядком на кованых прутьях соседней ограды.
Кое-как я привел в порядок сначала могилу, потом свою одежду и двинулся к остановке. Мне повезло: белый автобус «Мерседес» подъехал почти сразу. Автобус свернул с Кузнецкой, остановился и раскрыл двери на остановке «Летний сад» перед памятником Пушкину и няне. В дальней половине «гармошки» среди зимних шапок и кепок на меху мелькнула парадная фуражка Точкина. Углядевший меня издали, он заулыбался и стал протискиваться через салон.
– Бабушку навещали? Я тоже к своим съездил. Новый год – семейный праздник, – сказал он, пожимая мне руку. – Вы представляете, «восьмерку» час ждал! Хоть бы отдельный автобус в Орлецы пустили!
