– Покрасилась?
– Покрасилась, – улыбается Оля, ей приятно, что я заметил.
Она ставит на тумбу контейнеры с едой в двух прозрачных пакетах и вручает мне блестящий сверток.
Это книга. Я развернул глянцевую бумагу и прочитал название на кожаном переплете. Пушкин, «Песни западных славян», подарочное издание с иллюстрациями.
– С Новым годом!
Оля целует меня: целится в щеку, но случайно попадает в уголок рта.
– Нравится?
– Шикарно.
Уговор про «никаких подарков» исполнен ровно наполовину. Я не знаю, куда деть себя от стыда, принимаюсь прямо в прихожей сдирать с переплета прозрачную пленку, и потом тут же распахиваю книгу наугад.
На кладбище приходит Стамати,
Отыскал под каменьями жабу
И в горшке жиду ее приносит.
Жид на жабу проливает воду,
Нарекает жабу Иваном
(Грех велик христианское имя
Нарещи такой поганой твари!)
Иллюстрация к балладе о «Феодоре и Елене» не связана с сюжетом и изображает дюжину голых женщин. Как месяцы Маршака, все они разного возраста, так же расселись кругом вокруг костра в лесу, и, судя по всему, исполняют некий языческий обряд. В роли фетиша – небольшое полешко. У юного «января» с простоватым и неказистым лицом широко расставлены ноги. Девушка то ли примеряется засунуть, то ли только что вынула из себя деревяшку. «Февраль» рядом с ней с бледными веснушками и двумя русыми косицами уже тянет руку к полену. Видно, оно должно пройти полный круг.
Тот же предмет я встречаю и на другом рисунке, где сухопарый священнослужитель с будничным видом содомирует им маленького богатыря. Витязь раскорячился на четвереньках в профиль к зрителю: в кольчуге, латах и шишаке на голове. На физиономии его написано выражение полного блаженства.
Священник участвует в событиях на доброй половине иллюстраций: почти везде – в роли растлителя, изувера, убийцы. Воздаяние ждет его на одной из последних страниц. В небольшом помещении злодей подвешен на дыбе, челюсти зафиксированы и разведены особым пыточным зажимом. Над жертвой возвышается нагая и прекрасная мучительница с формами Афродиты Книдской. Кузнечными клещами она готовится вырвать ему язык.
На аккуратном столике рядом с дыбой разложен богатый инструментарий: чугунный утюг, иглы, спицы, всевозможные ножи. Но прежде всего этого взгляд зрителя падает на причудливый штопор длиной в половину человеческого роста. Как она применит его, страшно даже гадать.
– Ужас какой! Оно запечатано было, продавщица открыть не дала!
Я не лгу, когда уверяю Олю, что графика в книге великолепная. Почти Билибин, честное слово.
– Но Пушкин-то тут при чем?!
Хоть на последней лекции профессора Елеазарова мы сидели вместе, я объясняю ей, что такое постмодернизм в искусстве. Оля внимает мне и одним глазом следит за экраном. Там уже закончился «Иван Васильевич» и началось «С легким паром».
– Вань, а музыки нет нигде?
Я нажимаю несколько раз кнопку и на одном из каналов натыкаюсь на какой-то «голубой огонек». Шампанское стоит на столе. Я обдираю тонкими полосками фольгу и долго сражаюсь с проволокой. В конце концов бутылка открывается с тихим грустным хлопком.
Мы чокаемся. Она заправляет за ушко темно-русую прядку со лба.
– Положить что-нибудь? – Оля не ждет ответа и по-хозяйски шлепает мне на сервизную тарелку ложку оливье. Кроме оливье, из салатов – с крабовыми палочками и селедка под шубой. В довесок к этому – бутерброды с икрой, шарики из тертого сыра и колбасно-мясная нарезка. Настоящий пир на двоих.
