– Да, мы движимы надеждой… Верой в то, что уничтожим тебя.
– Почему ради достроенной воображением реальности, воплощения которой нет никакой гарантии, вы готовы жертвовать собой?
– Тебе не понять.
– Тогда объясни мне, человек. Разве это не противоречит вашему же закону выживания? Это же самообман, нет? Если бы это понятие сформировалось у вашего вида гораздо раньше, естественный отбор не оставил бы вам шансов.
– Вот такие мы, люди, странные…
– Это иррационально. Это не ответ.
– Говорю же, тебе не понять.
– Эта ваша «вера» встречается почти во всех известных мне культурах, разнится только её объект. Я не могу понять, в какой момент вашей популяции она стала предпочтительнее расчётов, стратегии и ресурсоориентирования? Почему люди готовы отторгнуть всё то, что даёт хоть какие-то гарантии, ради слепого ощущения, которое ничего не обещает взамен? Что это – защитный механизм перед лицом смерти или коллективный сбой в работе мозга вашего вида? Потакание своему эго? Почему вы сражаетесь с нами? Почему просто не покоритесь, чтобы облегчить свою участь? Любому, даже самому глупому примату будет понятно – вам не победить.
– Что тебе нужно? – прямо спросил Ноябрь.
– Мощь, которую вы утаиваете. Надежда, вера, бог, природа или сама жизнь в иррациональном её воплощении – вы по-разному её называете, но без исключения все черпаете из неё силы, – ответил Нулевой. – Где вы её прячете?
Ноябрь неожиданно даже для самого себя громко расхохотался.
– Так вот, что всё это время тебе было нужно? Вот, значит, что ты искал? Тогда разочарую – тебе никогда её не найти.
– Потому что вы её выдумали? – плохо изображая наивность, спросил Нулевой.
– Если ты так считаешь, почему тогда так одержим её поисками? – спросил Ноябрь.
Нулевому такая дерзость, оформленная в риторический вопрос, не понравилась. Он отступил на пару шагов и продолжил всматриваться в Ноября. Затем его оптика сфокусировалась на чём-то в самом низу. Ноябрь проследил за тем, куда направлено его внимание, и увидел, что между ними из-под слоя мёртвых червей и опарышей проглядывал чахлый одуванчик. Большую часть жёлтых лепестков склеило загустевшим отолитом, из-за чего соцветие склонилось к самой земле.
– Летописи утверждают, что всё вокруг связано. Что всё пронизано этой силой, – начал Нулевой, не прекращая следить за крохотным растением, – что сама жизнь есть её физическое воплощение. От этого цветка до венца творения – человека. Так считали ваши предки.
Ноябрь молчал.
– Правильно я понимаю, что она настолько сильна и могущественна, что вселяет в вас то самое иррациональное ощущение, благодаря которому вы способны на всё, даже пойти в бой с голыми руками, без стратегии, плана и минимальных шансов на победу?
Ноябрь смотрел прямо на ратора. Прямо в его высокотехнологичную оптику. Он слегка взвел подбородок и уверенно произнёс:
– Да.
В этот момент плотные тучи слегка рассеялись, и на землю упал узкий луч солнечного света. Нулевой обернулся и увидел, как помимо солнца сквозь тучи проглядывает массивное дно Небесного города.
Ноябрь тоже заметил его и, воспрянув духом, расправил плечи.
– Хорошо, – произнёс Нулевой.
Рядом с Августиной возникла ресурсная субстанция и, повторив контуры её тела, словно мягкая перина, повлекла девушку в сторону Нулевого. Глаза Ноября расширились от ужаса. Когда Августина оказалась у ног техноратора, ресурс, обволакивая девушку, придал ей изящное вертикальное полулежачее положение. Побитая и грязная, израненная и измученная, она выглядела невинной и спящей.
