Лирхт сидел в глубоком кресле, полуразвернувшись к огню. Его взгляд был прикован к языкам пламени, но мысли были далеко за пределами комнаты. Напротив – двое мужчин в чёрном. Советники. Старшие из рода. Их лица были скрыты тенями, но голос одного из них прорезал тишину:
– С ней нужно что-то решать. Девчонка неуправляема.
– Она создаёт нестабильность, – подал голос второй. – В лагере говорят. А в войне слухи опаснее шпионажа.
Лирхт молчал. Он плеснул себе бренди, отпил. Горечь была приятной.
– Паулин не обычная бунтовщица, – сказал он наконец. – Она… аномалия.
– Или угроза, – отрезал первый. – Ты держишь её рядом – и это подрывает твой авторитет. Шион уже строит свои планы. Она хочет вернуть девчонку. Официально.
– Выдать её замуж? – Лирхт усмехнулся безрадостно. – Под маской примирения? И передать троим домам то, что может изменить исход войны?
Советники обменялись взглядами. Один наклонился вперёд:
– Если она не подчинится – ты потеряешь её. Или сам уничтожишь. Такова цена. Либо союз, либо кровопролитие.
Лирхт встал. Подошёл к окну. Отодвинул портьеру. Снаружи – ночь. Покой, которого не было нигде.
– Я приму решение. Когда сочту нужным. Не раньше.
– Тогда надейся, что Шион не опередит тебя. Она слишком долго молчит. А молчание – худший предвестник войны.
Они ушли, оставив его с бокалом и тенью на лице. Пламя плясало в камине, отбрасывая красные отблески на гобелены.
А в висках Лирхт стучало только одно: если Паулин – не пешка, то кто она? И сколько времени у него, прежде чем она сама захочет узнать это?
Утро в дипломатическом крыле особняка Альвескардов началось без приветствий. Воздух, словно натянутый канат, был готов звенеть от первого слова. За овальным столом сидели делегаты дома Рейнильд – в тёплых, мягких тканях, пахнущие настоями и влажной древесиной. Напротив – представители Альвескардов, как выточенные из обсидиана.
Лирхт вошёл последним. Его шаги были неспешны, но от них холодом тянуло по мраморному полу. Он не сел. Он встал у окна, спиной к собранию.
– Мы готовы предложить стратегический удар по остаткам Бернсайд и Ленц, – начал один из старших Альвескардов. – Быстрый, жёсткий. Без пощады.
Рейнильд выждали, прежде чем ответить. Один из них, мужчина с аккуратно убранными в платок светлыми волосами, сложил руки:
– Это предложение… противоречит духу нашего союза. Мы говорили о сдерживании. О мире, а не о резне.
– Резня – это то, что будет, если мы позволим им перегруппироваться, – хрипло отозвался другой Альвескардский советник. – Они выжидают. Мы не должны дать им время.
– Или вы боитесь, что они обратятся против вас? – спокойно спросил представитель Рейнильд. – Боитесь, что Паулин окажется не той, кем вы её считали?
Тон стола изменился. Пауза. Стало слышно, как потрескивают фитили в настенных лампах.
– Паулин – временный элемент, – отрезал Лирхт, не поворачиваясь. – А вы – слишком долго находитесь между берегами. Нам нужно знать: вы с нами или с теми, кто вас сожжёт, как только окрепнет.
– Мы не позволим собой манипулировать. – Тот, что с платком, чуть наклонился вперёд. – Мы союзники, Лирхт. Не наёмники.
– Тогда докажите. Согласуйте удар. Или подайте заявление о нейтралитете. – Его голос не повысился, но зал будто стал уже. – Иначе вы нам не союзники. А декорации.
Молчание длилось слишком долго.
Когда Рейнильд поднялись и покинули комнату, ни один из них не обернулся. Только их запах – мёд, сосна, холодная вода – задержался в воздухе, как тень после удара.
