Паулин выбежала. Дверь за ней хлопнула.
Она шла, не разбирая дороги, пока боль в груди не превратилась в удушье. Мир плыл, как в тумане, каждый шаг отдавался гулом в висках.
Слёзы не лились – они застыли где-то внутри, как лёд. Она не думала. Не чувствовала. Только шагала.
Когда ноги сами привели её к лазарету, Паулин вошла, как привидение. Прошла мимо дежурной, не встречаясь взглядом, и заперлась в пустой комнате. Умывальник, белый свет, аптечный ящик.
Пальцы дрожали. Склянка с серой этикеткой. Её взгляд был стеклянным. Всё в теле кричало – сбрось, очистись, исчезни. Прекрати быть телом. Прекрати быть.
Флакон поднесён к губам.
– Не смей.
Голос сорвал плоть с реальности. Пузырёк вырвали. Рука зажата в железной хватке. Лирхт.
– Ты сошла с ума? – его голос был как сталь, ударяющая по стеклу. – Ты вообще соображаешь, что делаешь?
– Отпусти! – завизжала она. – Это МОЁ тело! МОЯ жизнь!
– Уже нет. – Он шагнул ближе. – Ты носишь мою кровь. Даже если ты этого не хочешь, у тебя нет права решать подобное.
– Я не просила! – Она вырывалась, ногти царапали его руку. – Я не просила этого ребёнка! Не просила тебя! Ты меня сломал!
Он резко ударил по стене рядом с её головой. Камень застонал под кулаком. Аптечный ящик задрожал.
– Я спас тебя. Снова. А ты хотела уничтожить его, чтобы не видеть, что мы натворили?! – Я не знаю, как быть! – голос Паулин сорвался в визг. – Я НИЧЕГО не знаю!
– Тогда СЛУШАЙ! – Он схватил её за плечи. – Ты не просто девочка из дома Ленц. Ты не просто пленница. Ты мать будущего наследника. Ты должна быть сильнее.
– Я не хочу быть! Я просто хочу исчезнуть! – Она рыдала. Слёзы текли по лицу. – Мне страшно! Мне больно! Я ненавижу себя!
Он отпустил. Сделал шаг назад. Вздохнул. Его лицо было, как всегда, спокойным. Но теперь оно дрожало в тишине.
– Тогда умри. Здесь. Одна. С болью. Но не трогай ребёнка.
Паулин съёжилась. Села прямо на пол, обняв себя. Она больше не могла спорить. Ни с ним. Ни с собой.
Он развернулся и вышел. Дверь за ним закрылась медленно. Словно прощение, которого не будет.
Комнаты Бернсайдов всегда были наполнены изысканной прохладой. Тяжёлые шторы, зеркала в бронзовых рамах, пыльные флаконы на столике из чёрного дерева. Аромат ладана смешивался с чем-то ядовито-сладким – запахом власти, на которую невозможно было надеть вуаль.
Вивьен стояла у окна, в полупрозрачной накидке, которую ей навязала одна из горничных. В этом доме всё было "навязано" – от платья до выражения лица.
Шион вошла, не постучав. Так входила только она. Как буря в балетной пачке.
– Ты выглядишь… восстановленной, – её голос был мягким, но острый взгляд выдавал иную температуру.
– Спасибо, госпожа, – холодно ответила Вивьен. – Уж не знаю, кого за это благодарить: вас или короля.
Шион не села. Она скользнула к столику, взяла с подноса бокал и посмотрела на деву сквозь его край.
– Ты мне нужна.
– Как всегда, – усмехнулась Вивьен.
– Но теперь – по-настоящему.
Шион медленно поставила бокал и, наконец, подошла ближе.
– Паулин больше не на нашей стороне. Она забрала свою кровь с собой. А значит, всё, что у нас осталось – это ты. И твоя верность.
Вивьен не ответила. Глаза её затуманились на мгновение, словно она вспомнила нечто очень личное.
– Что вы хотите?
– Шпионить. – Шион села, наконец. Прямо напротив. – Но не так, как раньше. Теперь ты станешь глазами Бернсайдов в самом сердце зверя.
