– Привыкай к контрастам, – бросил Лирхт через плечо. – Они будут повсюду.
Утро снова началось со строевых команд и тренировок. Паулин вернулась в серую униформу, к зачищенному от эмоций лицу, к новым ударам и взглядам Ингрид.
Но что-то изменилось. С каждым днём её удары становились резче, движения – агрессивнее. Там, где требовалась техника, появлялась ярость.
Во время спарринга с Ингрид она нанесла удар такой силы, что та отлетела к стойке с оружием. Несколько взглядов метнулись к Лирхту – тот стоял спокойно, словно ожидал именно этого.
– В следующий раз оставь противнику хотя бы челюсть, – пробросил он, и кто-то усмехнулся.
Паулин не улыбнулась. Её руки были в крови, но боли она не чувствовала. Только горячее удовлетворение, которое не исчезало слишком долго.
Ночь окутала базу плотной пеленой. В глубоких подземельях, в округлом зале, освещённом только кольцом масляных факелов, собрались фигуры в тёмных капюшонах. В центре – каменная плита, испещрённая древними знаками, по краям которой блестели свежие капли крови.
Один из них – выше остальных, в почти чёрном плаще – шагнул вперёд. Его движения были церемониальными, как будто он участвовал в ритуале, повторяемом веками.
– Время истекает, – произнёс кто-то из старших. Голос был сух, как старая кора. – Пророчество требует действия. Если сосуд будет найден раньше, чем мы подготовим путь, равновесие нарушится.
– Мы уже опоздали, – отозвался другой. – Граница истончается. Слишком многое вышло из-под контроля.
– Тогда ускорим процесс. – В его голосе звучал приговор. – В следующий цикл печати будут активированы. Без исключений.
Он бросил взгляд на чашу с тёмной жидкостью – густой, как ртуть. Пламя факелов дрогнуло, словно соглашаясь.
Они не молились и не кланялись. Только подняли руки – на каждой ладони был вырезан одинаковый знак. Когда звуки начали затихать, в зале остался только шорох ткани и пульсирующее биение символов в тени.
Ритуал закончился. Но что-то сдвинулось с места. И уже не остановится.
В ту же ночь Паулин проснулась в холодном поту, хотя так и не успела заснуть. Ладонь судорожно сжала край простыни, тело трясла мелкая дрожь. Где-то в груди отзывался чужой голос – рваный, как заклинание.
В животе сжалось от боли. Горло пересохло, и, не удержавшись, она согнулась – изо рта с хрипом вырвалось нечто: черноватая слизь с каплями крови. Пальцы вцепились в край умывальника.
Одна мысль пронзила сознание, как лезвие: Люси. Где ты?
Её младшая сестра – хрупкая, вечно болеющая – внезапно исчезла, что и заставило Паулин решиться на побег. Поговаривали, что Альвескарды забрали девочку, подозревая в ней сосуд из древнего пророчества.
Для большинства это были легенды – страшилки из пыльных летописей. Но в кругах избранных знали: пророчество живо.
У Паулин не было никакой очевидной силы. Ни знаков, ни видений, ни голосов – только постоянное ощущение чуждости внутри самой себя. Временами казалось, что мир наблюдает за ней, словно ожидая чего-то.
Слёзы жгли глаза, но не падали. Ей не дали на это права. Решение было принято кемто другим, но последствия принадлежали ей.
