Он не ответил. Только приподнял голову. Симба стояла в углу комнаты. Девочка. В белом. Глаза – слишком умные. Улыбка – слишком древняя.
– Уходи, – сказал он.
– Ты и правда думал, что всё забудется? Что можно вырезать часть прошлого, и она не прорастёт?
– Ты существо магии. Тебя здесь не должно быть.
– А ты – человек логики. Но разве тебе легче?
Он поднялся. Пошатнулся.
– Мне не о чем с тобой говорить.
– Конечно. Ведь ты помнишь её такой, какой хотел. Мягкой. Словной. Почти нематериальной.
– Она была настоящей.
– Но не твоей.
Тишина. Он дышал тяжело.
– Тебе не больно от того, что она вернулась не такой, как ты придумал?
– Замолчи.
– Ты ведь даже ребёнка не простил себе. Не потому что его потерял. А потому что он напоминал тебе, что она была живой.
Он закрыл глаза. Кулаки дрожали.
– Что ты хочешь от меня?
Симба подошла ближе. Присела на корточки рядом.
– Ничего. Просто смотрю, как медленно ты принимаешь. Это красиво. Почти как смирение.
Я её ненавижу, – выдохнул он. – Тебя. Её. Себя.
– Это и есть путь, Лирхт. Вера всегда идёт после отвращения.
Он обернулся. Но её уже не было.
Только пепел от свечи. И сердце, бьющееся чаще, чем следовало бы ночью.
Он встал. Очень медленно. И сказал вслух:
– Я не прощаю. И не верю.
Но тишина в ответ уже не спорила.
ГЛАВА 57. Печать, которой нет
Он сидел над картой южных рубежей, не глядя в неё.
Пальцы были на столе. Напряжённые. Как будто только так он мог не развалиться.
Дверь открылась.
Она вошла как будто по праву.
Прямо к полке. Взяла доклады, как свои. Села на край стола. Начала листать.
– Ты решила, что всё здесь принадлежит тебе? – не оборачиваясь.
– Я просто вернулась за тем, что уже моё.
Он медленно поднялся. Подошёл. Слишком близко.
– Убери руки.
– А если нет?
Он схватил её за запястье.
Она не вывернулась.
Просто встала.
И подняла ладони к его лицу.
Медленно. С силой.
Пальцы – на скулах.
Большие – на висках. Глаза – в глаза.
– Не делай этого, – выдохнул он.
– Я уже сделала. – Голос тихий.
И в этот момент из её ладоней разлился свет. Тёплый. Давящий. Золотой.
Он вдохнул резко. Как будто воздух прорвался сквозь броню.
– Тебя давно не держали, Лирхт, – шепчет она. – Не за горло. А за сердце.
Он сжал её талию. Слишком резко.
Но она не отстранилась.
Подалась ближе.
Тело – в тело. Грудь – в грудь.
– Ты не понимаешь, что ты делаешь, – сорвался он.
Она провела пальцем по его губе. Медленно.
Затем – вдоль шеи.
И, склоняясь ближе, прошептала ему в ухо:
– Mein Schmerzengel. Ты всё такой же. Только теперь я знаю, где ты действительно хрупок.
Он отшатнулся, как от пощёчины. Смотрел в лицо, как в пламя.
– Не называй меня так.
– Почему? – она наклонила голову. – Ты ведь называл меня своей, а теперь дрожишь от одного слова.
Он молчал.
– Вот и я поняла. Ты боишься не того, кем я стала, а того, что ты не перестал быть моим.
Она поцеловала его в висок.
Слишком медленно.
Слишком точно.
И пошла к двери.
Не спеша.
А он остался стоять.
С руками, которые всё ещё чувствовали её тепло. И с именем, которое он больше не мог забыть.
*Mein Schmerzengel – Мой ангел боли.
Он сидел в кабинете, но глазами был не здесь.
Руки лежали на столе, пальцы слегка дрожали – не от страха, не от усталости, а от чего-то тоньше. От прикосновений, которых больше не было. От слов, которых не должно было звучать.
Mein Schmerzengel.
Шепот, который не отпускает.
Как молитва, забытая, но знакомая до кости. Как ласка, от которой внутри только рана.
