Она поднялась. Подошла к старой чаше из камня.
Положила туда ткань. Простыню. И подожгла.
Пламя не было ярким. Оно было жадным.
Когда оно почти догорело, Паулин опустилась на колени.
Склонилась.
Положила ладонь на землю рядом с очагом. И заговорила.
Не вслух. Не для слуха.
Язык – старый. Жреческий.
Слова – текли, как вода. Ритмично. Почти напевно.
Шион склонила голову.
Те, кто слышал бы это, знали бы: молится только та, кто однажды умирала.
Когда всё стихло, Паулин выпрямилась.
Взяла со скамьи маленькую куклу.
Сильно прижала к груди. Как будто это было сердце.
Я пойду, – сказала она.
– Куда?
– Туда, где он лежит. Где лежим мы.
Шион не ответила. Только поднялась.
Положила руку ей на плечо.
И на секунду – ничего не происходило.
Но это была секунда, которая останется между ними навсегда.
ГЛАВА 55. Слишком знакомо
Место было пустым.
Никаких табличек.
Никаких названий.
Только небольшой полукруг камней, заросших мхом, и лёгкий запах сырости, который появляется там, где когда-то плакали по-настоящему.
Паулин подошла медленно.
Без плаща. Без знаков. Без имени.
В руках – тряпичная кукла, которую она держала как дитя, не как предмет.
Она села на колени у камней.
Осталась молча.
Не ради жеста.
Ради тишины, которую могла услышать только она.
Когда она поставила куклу на край – не на середину, не на центр, – рядом раздались шаги.
Она не обернулась. Просто сказала:
– Ты знал, что я здесь?
– Всегда, – ответил Готье.
Он стоял за спиной. Без оружия. Без формы. Только с собой.
– Сколько? – спросила она.
– С тех пор, как ты вернулась.
– Вернулась?
Он медленно подошёл. Встал рядом. Смотрел на камни.
– Я не знал сразу. Но чувствовал.
– Слишком многое… было знакомо.
– Почему молчал?
– Потому что если бы это была ошибка – я не хотел разрушить то, чего могло не быть.
– А если не ошибка… ты сама бы сказала. Когда будешь готова.
Пауза.
Паулин смотрела вниз. Камни. Кукла. Земля.
– Ты ведь был там. Тогда. После. Когда… всё случилось.
Он кивнул.
– Был. Держал тебя, пока ты не дышала. Потом – держал его. Когда он замолчал.
– Я не помню этого.
– А я не забывал.
Они молчали долго.
Ветер прошёл по поляне, как кто-то незримый. Ни холодно. Ни тепло. Просто – присутствие.
– Я не ожидала, что ты поверишь, – сказала она.
– Я и не верил, – мягко ответил он. – Я просто узнал.
– Что именно?
Он повернулся к ней. В первый раз – за всё время.
Горе. Оно остаётся в голосе. А у тебя – оно было. С самого начала.
Паулин сжала пальцы на ткани платья.
– Спасибо, – прошептала она. – За то, что не заставил меня говорить.
– Это не я должен был говорить первым.
Он подошёл к кукле.
Наклонился.
Осторожно поправил один из камней. Не смелее, чем бы прикоснулся к ране.
– Он был. Пусть и коротко. И этого – достаточно.
Она кивнула. Медленно. А потом встала.
– Теперь я готова.
– К чему?
– К тому, ради чего вернулась.
Они не обнялись.
Они не смотрели друг на друга долго.
Но когда они пошли обратно – ветер за ними не колыхнул траву. Потому что всё, что должно было остаться здесь, осталось.
Он не спал. Уже трое суток. Сон стал угрозой. Каждый раз, как глаза закрывались, пустота начинала говорить.
Сегодня он сидел на полу у кровати. Не у окна, не за столом. На полу. Руки – сжаты. Ногти – в ладонях.
Когда свеча догорела, тьма приняла форму.
Сначала – просто сгусток. Затем – контур. Маленький. Лёгкий.
Голос – звонкий, как стекло в крошке.
– Здравствуй, командор. Сколько дней ты уже мучаешься?
