– Ну, – Ось не знал, с какого конца подступиться, – поздравляю.
– Спсибо, – выдохнул именинник.
– Плохо дело, мужики, – спокойно сказал Ось.
Он вдруг и правда успокоился. Чего терять – теперь-то? Горбачева скинули. Теперь вместо него, вроде, Янаев. А так – хунта: Язов, Крючков, Пуго. И все ложатся под них. Один Ельцин – против. Но, если народ его не поддержит, они его…
– Ну, известно… – Седой медлил, приглядывался. – А вы сами – то кто будете?
– По профессии, что ли?
– Ну.
– Так… – Ось замялся. Латинская Америка ни с какого боку не влезала в рабочую бытовку в Хамовниках. – Так учитель я, в школе, историю преподаю.
– А-а-а.
– Ну, а чего мы можем-то? – вступил молодой. – Вы, вон, образованный. Учитель. А мы – чего? Они, вон, – такелажники, а я – сварной.
– Да вы что, мужики? Там вон, на Краснопресненской набережной, баррикады городят. Каждый человек на счету, особенно – которые по строительству. У вас тут, кстати, вон эта хреновина стоит, с ковшом… А водитель-то где?
– Дык… Сашк, пойди, посмотри, Вовка-то Глухов не ушел еще?
– Да ушел уж, – отмахнулся молодой. – Они, вон, с Костромой вместе… по пиву намылились…
– Видите, поздновато. Разошлись уж все. – Седой все приглядывался, щурился. – Но я вас понял. Дело ясное, как говорится.
– Да мы, если надо… – зашелся пьяненький.
– А то приходите. Там уже народищу – тыщи. Только все больше вот вроде меня – поговорить. А надо – руками, мужики. Очень надо. А этого, водилу, никак не найти сейчас?
– Да где ж их щас найдешь? – Молодой побрякал вилкой по тарелке. – У нас ить Кострома – человек-невидимка.
– Дык… Завтра он придет – мы ему скажем, – Седой откусил хлебца, пожевал. – А мы-то прямо щас пойдем. Он вот, – он кивнул на молодого. – Верно, Сашк? И я вот…
6
Фро вскипятила чай.
Дождь все лил и лил, то ли вне кухни, то ли внутри нее: настольной лампе едва доставало ватт на полстола. Различи Рембрандт в сумрачной московской кухне Ося и Фро, он наверняка переписал бы «Заговор» наново.
– Ни черта не получается… – Ось горестно покачал чайную гущу в чашке. – Как будто против течения фигачишь…
– Ну, уж так уж…
– А как? Смотри, я от Плющихи до Пироговки, считай, вон, прошел стройку, мастерскую и автобазу. И все зря!
– Подожди, неизвестно. И потом ведь это пролы. А интеллигенция?
– Да сопли с сахаром. Ты разве у Бэ дэ их не видела? Я там послушал одних… Про кантовский императив дискутируют. Самое время, блядь.
– Ну, не все же… Есть ведь, которые баррикады строят. Да и мы вот…
– А толку, толку?
– Ну, кто его знает…
– Пролы… И ведь, вроде, по большому-то счету они и соглашаются: да, там, Янаев – говно, да, надо за Ельцина. И что? Так, покормили лошка завтраками…
– Ну, а тот, в мастерской?
– А, тот, что подсак констетерил? Ну, разве что. Как это он сказал-то? Видно, говорит, еще поплавают мои сазаны… Был бы Наполеоном, двести лет бы цитировали. Ну, он-то, может, и пойдет. А остальные-прочие…
Фро мельком глянула на часы, потом перевела глаза к себе в чашку. Там чаинка Фро вместе с такими же, как она, хороводилась в янтарном раю… Танцам конец.
– Что ж теперь будет? – она в упор посмотрела на Ося. – Опять, как в тридцать седьмом?
– У нас термос есть?
– Термос?…Я проснулась утром, включила телевизор – никак не пойму, о чем они. «Память», что ли, какое заявление сделала… Тогда почему его по государственному ТВ передают? Я пошла на кухню, вернулась кровать убирать. А тут звонит Кирка, в голосе – слезы. Она уже все поняла, а я все-таки такой тугодум. Мы решили перед работой обязательно в церковь сходить.
