— Машу звать не надо, сама придет, коли нужда будет, — заявила бабуля, подав Ивану очередной пучок травы, перехваченный суровой ниткой. — Да подальше вешай, не лепи в кучу. Места много.
В чердачное окно заглядывало закатное солнце, и висящие на веревке вязанки от алой подсветки выглядели зловеще.
— Как это сама придет? Она же на кладбище. Как она узнает?
Бабуля пожала плечами.
— Узнает. Пришла же она, когда ты приехал. Любопытство замучило, и прибежала. Увидитесь еще, не переживай. На-ка вот последнее повесь, и пойдем, к учебе твоей приступим.
— К учебе? — удивился Иван, глянув в окно. — А не поздно?
— Поздно, когда в гроб положили, — бабуля вытерла руки о передник и отправилась к лестнице, ведущей вниз.
Пристроив последнюю порцию травы на веревку, Иван поспешил за нею — на чердаке сгущались сумерки, находиться здесь одному было неуютно.
В доме тоже сделалось темновато, но эти сумерки были куда более дружелюбными. Включив на кухне свет, бабуля ушла в спальню, чем-то там заскрипела и вскоре вернулась с книгой, большой и толстой, с потемневшей от времени кожаной обложкой.
— Вот, — произнесла она, положив ее на стол и любовно погладив, словно домашнего питомца, — обращайся аккуратно. Да руки помой! — загородив, прикрикнула на Ивана, когда тот потянулся открыть.
— Можно подумать, я в грязи копался, — пробурчал он, уйдя в ванную.
— Я все слышу, — донеслось в ответ. — С мылом мой!
Иван вздохнул и потянулся за мылом.
Когда вернулся на кухню, бабуля по-прежнему сторожила свою прелесть. Проверила руки и только после этого отошла в сторонку.
— Для начала просто полистай, пусть она к тебе привыкнет.
Иван взялся за край обложки — та оказалась на удивление увесистой — и открыл. Повеяло древностью — старой бумагой и осенью. Плотная пожелтевшая бумага, аккуратный убористый почерк, сине-бордовые чернила… Тут же вспомнился недавний сон, и по спине побежали мурашки.
Не подавая виду, Иван переворачивал страницы, пытаясь вглядываться в текст, но он упорно проскакивал мимо сознания. Наконец добрался до конца — там обнаружилось оглавление. Стоило пробежать по нему взглядом, и стайка мурашек превратилась в табун: «неупокоенные сущности», «яды и обманки», «подчинение»...
«Это куда же я влип?!» — с ужасом подумал он. Постарался не подавать виду, но бабуля оказалась проницательна.
— Не бойся, — усмехнулась она, — научишься. Молодой, времени много.
— Да я не…
— Брось, мир не делится на плохое и хорошее.
— А если я не хочу травить и подчинять? — с вызовом произнес Иван.
— А если кто-то задумает отравить или подчинить тебя? Не хочешь сам — не надо, но разбираться обязан, чтобы распознать и защититься.
Поразмыслив, Иван понял, что бабуля права.
— Ладно, — произнес он нехотя.
Бабуля усмехнулась.
— Какой ты неженка. Ладно, на сегодня хватит, — она забрала книгу и унесла обратно в спальню. — Сейчас поужинаем — и на боковую. Отдыхать пора.
— Да я вроде и не устал, — ответил Иван.
— Тебе кажется.
Позже, ложась спать, он понял, что бабуля и тут оказалась права — он отрубился, едва залез под одеяло.
Проснулся он от того, что на него кто-то смотрел. Кто — было непонятно, поскольку вокруг царила тьма, такая непроглядная, словно он находился не в комнате, а в пространстве без пола, стен и потолка. Окно исчезло. Исчезла даже кровать — он словно парил в воздухе, не чувствуя ни верха, ни низа, и нечто невидимое рассматривало его со всех сторон.
