Исчезновения действительно происходили, но по словам, были незначительными. В пропажах, Хёсс, естественно, обвинял партизан, заявив, что: «они и не такое способны». Из-за того, что правительство Польши закрывало на «бесчеловечные» преступления глаза, они, осознав собственную безнаказанность, цитирую: «…опустились до животных, неспособных жить, как все нормальные люди».
Стоя на своем, пояснил, что прошлой ночью, буквально в паре километрах от лагеря, патруль нашел одного из ранее пропавших офицеров. Тело несчастного было обескровлено, а лицо обезображено.
– Эти животные… – с наигранной злостью воскликнул он, – зверски убили его, не проявив ни капли сочувствия!
«Не проявив ни капли сочувствия…», – повторила мысленно я. Признаться, было забавно слышать подобное от того, кто сам повинен в смерти сотен и тысяч невинных.
Польские партизаны доставляли новой власти немалое беспокойство. Тщательно планируя диверсии, они подрывали железнодорожные пути, пускали под откос поезда и вагоны, нарушали работу объектов радиосвязи, каналы снабжения. Несомненно, во время войны они имели место и убийства, но происходили они вдали от крупных военных объектов и формирований, на что были свои причины.
Невзирая на желание отомстить палачам, партизаны редко вступали в открытый бой. Если другого выбора не оставалось, врагов убивали тихо, стараясь не оставлять никаких следов своего присутствия. В противном случае наказывались жители ближних оккупированных территорий. Карательные отряды без тени сомнения сжигали целые деревни и села, расстреливали и вешали женщин, стариков. Не жалели даже детей.
Принимая во внимание вышесказанное, то, что мы видели в морге, никак не вязалось с действиями сопротивления. Убийца жаждал крови. Его не заботили другие жизни, или последствия.
Вторым аргументом, что Хёсс водит за нос, был путь сюда. Помимо тел и прочих «достопримечательностей» в лагере, мы встретили от силы солдат шестьдесят, хотя гарнизон состоял более чем из ста. Исходя из этого, возникал закономерный вопрос: где остальные? Территория лагеря была огромной. Для охраны периметра требовалось не меньше роты.
– Если это действительно партизаны, с которыми вы боретесь продолжительное время, то проясните несколько деталей…
Выдержав паузу, я задала несколько простых вопросов. Во-первых, почему он не сообщил о найденном теле убитого офицера польским детективам, ведь расследование убийств – прямая обязанность криминальной полиции. Во-вторых, почему солдаты, не говоря об их малочисленности, так сильно напуганы.
– И, наконец, почему возле входа нас встретили именно вы, а не старший офицер охраны, в чьи обязанности это входит? – привстав, я оперлась руками на стол. – Признайтесь, герр Хёсс, вся ваша история о поехавших партизанах, что чинят зверство в округе, – сплошной вымысел. Вы откровенно нам лжете!
Не найдя, что ответить, он помрачнел. В конечном счете, выстроенная с таким усердием защита рухнула, словно карточный домик, стоило немного надавить.
Первые смертельные инциденты на границе начались несколько месяцев назад. Примерно в пяти километрах от лагеря стали пропадать патрули. Их тела так и не были найдены. Затем наступило затишье, и исчезновения прекратились.
Сам Хёсс вначале думал, что это дело рук отрядов польского сопротивления, но, затем местные егеря начали находить истерзанными целые отряды, не говоря о загадочной череде убийств и исчезновений жителей, живших недалеко от границ.
