***
После той ночи в церкви Луку словно прорвало. Его стихи лились из него, как река после дождя, и каждый текст был насыщен странной, необъяснимой силой. Они больше не были просто словами – это были живые образы, которые врезались в сознание, оставляя в душе читателей след, похожий на рубец.
Редакторы литературных журналов сразу обратили на него внимание. Его стихи стали печатать в лучших изданиях Белграда, а вскоре и за его пределами. Каждое новое произведение сопровождалось восторженными отзывами критиков: они называли его стихи «жгучей истиной», «голосом новой эпохи».
Но среди читателей реакция была другой. Каждый, кто открывал страницу с его стихами, ощущал странное притяжение. Люди не могли оторваться от текста, даже если хотели. Каждая строчка будто вытягивала из них воспоминания, чувства, которые они давно пытались забыть. Стихи Луки вызывали у людей странную тоску, смешанную с восхищением. Они казались прекрасными, но их красота была мрачной, как рассвет после ночного пожара. Некоторые говорили, что после прочтения стихов им снились сны – странные, тягучие, в которых тени шептали им незнакомые слова. Другие утверждали, что слышали в строках Луки чей-то голос – тихий, как ветер, и полный боли.
Сам Лука не знал, радоваться ему или бояться. Ему казалось, что с каждой новой публикацией он теряет что-то внутри себя, но вместо этого его место занимала неведомая сила. Он чувствовал, что слова действительно идут не от него, а через него, как поток, который невозможно контролировать.
Каждую ночь он садился за стол, а наутро находил свой блокнот заполненным стихами, которые он едва помнил, что писал. И каждая новая строка казалась ему всё темнее, всё сильнее, всё тяжелее для его души.
***
Лука сидел в своей комнате, освещённой лишь слабым светом настольной лампы. На столе перед ним лежал блокнот, исписанный тёмными, словно обжигающими словами. Его сердце билось глухо, как барабан, а внутри него шла борьба. Последние дни он чувствовал себя истощённым, будто с каждым стихом терял что-то неуловимое. Ему казалось, что в его груди образовалась пустота, которую ничем нельзя заполнить.
И в эту ночь она снова пришла.
Седмира стояла в углу комнаты, её силуэт едва различим в полумраке. Её лицо было серьёзным, глаза сверкали, как отражение света на воде.
– Ты пишешь всё лучше, – произнесла она, её голос был мягким, но от него веяло холодом.
Лука вздрогнул, но не обернулся.
– Ты знаешь, что я пишу не для себя, – сказал он. – Эти стихи не мои.
– Они твои, Лука, – ответила она, подойдя ближе. – Это твоя боль, твои чувства. Ты просто ещё не понял, насколько глубоко можешь зайти.
Она положила ладонь на его плечо, и он почувствовал ледяное прикосновение, которое пронзило его до самого сердца.
– Но теперь перед тобой выбор, – продолжила она. – Ты можешь продолжить. Писать дальше, отдавая всего себя, без остатка. Или ты можешь остановиться. Перестать быть поэтом.
– Перестать быть поэтом? – его голос задрожал, и он резко повернулся к ней. – Это невозможно.
– Возможно, – сказала она, её глаза блестели холодной решимостью. – Я могу забрать то, что дала тебе. Ты будешь жить как простой человек, без этих слов, без этой боли.
Лука почувствовал, как её слова пробрались в самую его суть. Ему казалось, что его душу разрывают на части.
– А если я продолжу? – спросил он, с трудом находя силы для речи.
