- Успокойся, успокойся, - уговаривала я няню. – Видишь, приехал господин судья, тебе нечего бояться…
Я успокаивала её, а сама тряслась, как в лихорадке.
- Узнаю, кто выстрелил, - сказал незнакомец, вглядываясь в бойницу, откуда прилетела стрела, - голову оторву.
- Что происходит? – судья спрыгнул с коня и пошёл к крыльцу, на ходу снимая перчатки и буравя взглядом незнакомца. – Я – местный бейлив, Джеральд Диплок. Потрудитесь назвать себя.
- Чем подтвердите, что вы – судья? – дерзко спросил незнакомец.
Вместо слов господин Диплок сдвинул ворот камзола и показал судейскую цепь – всё как полагается, с королевским гербом и названием графства.
- Хорошо, - буркнул незнакомец, остывая. – Хоть кто-то при исполнении.
- Назовитесь, - повторил судья.
- Моё имя – Морис Мюфла, - хмуро сказал приезжий. – Сэр Морис Мюфла.
Он произнёс свою фамилию на южный манер, сделав ударение на «а», и я, несмотря на боль, фыркнула.
- Что смешного? – тут же обернулся ко мне этот сэр Мюфла.
- Ничего, - сказала я презрительно. – Просто теперь понятно, почему вы так себя ведёте, - и добавила тише: - сэр Баран.
Да, на южном говоре «мюфла» означало дикого горного барана. Более говорящего имени и быть не могло. И прекрасно подходило этому невежде.
Я увидела, как зло блеснули глаза приезжего рыцаря, и втайне обрадовалась, что смогла его уязвить.
- Зачем вы здесь? – тем временем продолжал расспрашивать судья, для которого имя приезжего рыцаря было просто именем.
- Привёз письмо леди Маргарет, - ответил Мюфла, с трудом отворачиваясь от меня и глядя теперь на судью. – Но дело в том, что я не знаю, как она выглядит, а в этом замке, похоже, очень любят врать.
- Леди Маргарет перед вами, - холодно сказал судья. – Если у вас есть для неё письмо, я рекомендую его передать. А потом езжайте своей дорогой. Мы в Сегюре не любим тех, кто устраивает беспорядки.
- Эй! Полегче, папаша! – очень неуважительно заявил Мюфла. – Вообще-то, стреляли в меня.
- Хотите подать жалобу? – спросил судья ещё холоднее.
- Не хочу, - грубо ответил рыцарь и сбежал с крыльца, направившись к своей лошади.
Мы все следили за ним молча и настороженно, а он, не замечая наших взглядов (или делая вид, что не замечая), достал из седельной сумки шкатулку и запечатанное письмо, и вернулся ко мне.
Я стояла рядом с кормилицей, продолжая обнимать её, и не сразу взяла письмо.
Постояв с протянутой рукой, рыцарь с раздражением сказал:
- Извиняться не стану, леди. Потому что вы сами виноваты. Берите письмо и шкатулку, я не буду тут до утра стоять.
- Можно сначала я посмотрю, - сказал судья, но я уже увидела отцовскую печать и схватила письмо двумя руками, сразу позабыв про боль.
- Пруденс, - торопливо позвала я кормилицу, не отрывая взгляда от письма – немного помятого, но не вскрытого, с отцовской печатью и отцовским почерком на лицевой стороне, - предложи господам вино и закуски, мне надо прочитать… - и не договорив я убежала в свою комнату, чтобы там, в тишине, прочитать последнее послание папы.
Слёзы сами собой полились из глаз, но я первым делом внимательно и с помощью лупы осмотрела печать – нет ли сколов или следов разреза. Но печать была нетронутой, и я, глубоко вздохнув, разрезала плотный конверт ножом для бумаг.
Первые же строки заставили меня заплакать навзрыд, и я долго не могла успокоиться, сидя на кровати и держа на коленях драгоценное послание.
