– Какая галерея? – удивился Синигир.
– У Зеленой башни, – озадаченно ответил Мур, бросив взгляд на юношу.
– Ладно, спрошу по-другому: какой портрет? – совсем ничего не понимал охотник.
– Ты не знаешь?
– О чем?
– И ты ничего не сказал ему? – удивленно приподнял Мур бровь, обернувшись на зверолова.
– Нет, я не успел: Синигир так быстро уснул, – пробормортал юноша.
– Так. Подождите. Когда это я уснул? О чем вы? – Синигир, кажется, начал терять терпение: голос его зазвучал почти грозно.
Зверолову пришлось передать вчерашний разговор с Муром.
Синигир сначала смотрел на рассказчика широко открытыми глазами, затем тронул коня. Теперь все ехали рядом по довольно широкой дороге и молчали. Один думал о том же, что и вчера, второй – о том, кто же его спутники на самом деле, а третий – что все это значит?
Путь всадников лежал на север. Теперь пустошь находилась справа и слева, а впереди, на севере, простирались темной полосой Черные болота, суровое место, не предназначенное для жизни живых существ. Пока странники не выехали за пределы пустоши, еще кое-где встречались лачужки глиномесов, лепивших камень из бурой глины, да песчаные норы, откуда добывают коричневый песок.
Первым нарушил молчание Синигир:
– У меня нет оснований не верить тебе, углежог, но я согласен со звероловом: я тоже верю только своим глазам. Увижу портрет – буду думать.
– Можешь спросить у тетушки. Она-то точно знает, – подсказал Тимша.
– Если попаду к ней, – буркнул охотник, – не забывай, куда мы едем.
Он помолчал минуту, а затем, обращаясь к юноше, заметил язвительно:
– Когда нужно рассказать что-то важное, некоторые вдруг предпочитают помалкивать. С чего бы такая скрытность?
Тимша оглянулся, поискал глазами того, кому предназначены язвительные слова Синигира. Не найдя никого, пожал плечами и продолжил созерцать окрестности.
В полдень путники сделали привал, пообедали остатками завтрака, причем Тимша мысленно поблагодарил охотника за то, что они не остались голодными.
Солнце клонилось к зениту, время от времени прячась за облаками – непременными спутниками пустоши. Мрачные просторы навевали уныние. Даже Тимша не тревожил спутников вопросами и ответами, хотя и не переставал вертеть головой по сторонам. Но ничего замечательного не происходило: ветер, не встречая препятствий, гулял по бурой пустыне, редко встречающиеся чахлые кустики протягивали веточки к солнцу, которое не спешило дарить им свет и тепло, скупилось, словно затаив обиду на эти земли. Но даже они, эти лучи, не оживляли окрестности, напротив, вспыхивая, яркий свет вдруг окрашивал Бурую пустошь странными цветами: желто-серым, темно-коричневым или грязно-розовым. Эти превращения не слишком радовали глаз, скорее, угнетали.
Постепенно подкрадывались сумерки, ложились сизые тени.
– Моя Рожка притомилась, – поглаживая лошадь по шее, пожаловался Тимша.
Он начал отставать и, как ни понукал кобылку, та шла все медленнее.
– Рожка не привыкла много двигаться, – объяснил зверолов товарищам, – я ведь не часто езжу.
– По ней видно, – кивнул на толстушку Синигир.
– Кажется, харчевня, – показал вдаль Мур.
Зверолов и углежог присмотрелись: действительно, у чахлого деревца пристроилась одинокая хибарка – харчевня под совершенно не подходящим названием «Веселый привал». Помещение ее обветшало как снаружи, так и внутри. Посетителей в харчевне не оказалось, потому путешественников встретили любезно: хозяин, кланяясь, широко отворил дверь, и пока гости рассаживались, осматривались, поспешно затопил печь.
