Медленно ощупывая стылую землю, толмач наткнулся на что-то ветвистое. С трудом поборов страх и ощупав нечто, шумно выдохнул – то были коренья дерева, растущего за конюшней. Других поблизости не было, а это, видать, проросло вглубь вала. Именно эти корневища и показались толмачу костлявой дланью смерти. Неожиданно рука Фёдора провалилась в пустоту. Нащупав края лаза и убедившись, что он достаточно велик, толмач вновь вознёс мольбы к духам земли и полез внутрь.
Чем дальше он продвигался к выходу, тем более рыхлой и влажной становилась земля. В какой-то миг она и вовсе стала вязкой и мягкой, задвигалась, заходила под пальцами. Онемев от ужаса, Фёдор осознал, что падает. Спасительный путь, казалось, затягивал его, засыпая сырой землёй. И когда несчастный уже решил, что погибель его настигла и не выбраться ему живым из сырой могилы, ставший вязким, лаз вывалил его в полный воды ров, изрыгнув напоследок добрую порцию земляной жижи. Небо над головой сверкнуло и прогрохотало. Даром что на дворе была весна, отчего-то по-осеннему ледяные струи небесной воды мощным потоком устремились вниз, наполняя ров, поливая землю, вступая в неравную битву с огнём.
– А, басурманское отродье, нечисть окаянная! – грозя в сторону крепостной стены, сотрясал кулаком Фёдор. – Отведайте-ка гнева Перунова! Не оставил громовержец князя нашего батюшку! Явился-таки на выручку детя́м своим! Не бросили ни духи, ни старый, ни новый Боженька! Заступнички!
***
По каменистому берегу реки, кутаясь от набежавшего невесть откуда холодного ветра в шушпак19, брела старуха. С опаской взирая на расползающиеся по небу хмурые тучи и оглядываясь по сторонам, она останавливалась, вздыхала и, опираясь на клюку, шла дальше по одной ей ведомой тропке. Шла, пока не заприметила впереди чёрный валун у кромки леса. А увидав, вздохнула с облегчением – вот и конец пути её трудного, долгого. Избушка Зоремира там, в чаще, притаилась за высокими деревьями, за раскидистыми кустами. С берега её не видать. Коли не знаешь, где избушка та схоронена, то и не сыщешь. Да и тому кто ведает, куда идти надобно – тропка не явится. Отведёт колдун взор любому, кто не званным в гости явится.
Остановилась старуха. Огляделась по сторонам, не идёт ли кто следом. И убедившись, что одна, стала подниматься по узкой, заросшей травою, тропке.
Полянка, на которой жил старик-ведун встретила её угрюмо. Мрачно поскрипывали лапы раскидистой ели. Сизым столбом подымался к небу дым, цепляясь за ветви, растворяясь в листве. Оглядевшись ещё разок, старуха открыла дверь и исчезла в пахнущей травами темноте.
– Пришла? Заждался я тебя, Агафья, – помешивая в горшке ароматное варево, не здороваясь, пробурчал седой старец в длинном балахоне, схваченном по поясу грубой верёвкой. – Наварил я снадобья да мази целебные. Хворых у тебя, почитай, вскорости полон лес будет.
– Здрав буди, мил человек! – Агафья поклонилась, присела у стола и сняла верхний платок. – Что это ты ветру нагнал? Того гляди прольётся небо на землю реками. И страстями с порога пугаешь. Случилось чего? Али беду какую накликиваешь?
– Тёмные людишки в округе завелись. Шастают по лесам, по болотам. Воды спокойные мутят, птиц да зверьё пугают.
Старец налил в чарку дымящегося варева и поставил перед Агафьей.
– Подишь-ты! И откель тебе, Зоремир-свет-батюшка, всё ведомо? Вот сколько годков знаемси, а всё никак не свыкнусь с речами твоими чудными. Людишки, сказываешь? Кто такие будут? Разбойнички, поди?
