– Тебе для чего знать про то? – нахмурилась я.
Он смотрел уже с новым, иным, даже большим интересом, чем даве.
– Ежли сам он, по своей воле отринул Создателя своего для тебя… Сила великая в тебе, Аяя. Ты… ты знаешь про то?
– Чепуха, – отмахнулась я. – Никакой особенной силы во мне нет и прежнюю-то почти растеряла, только что не старюсь. А Дамэ… Влюбился просто, как ты вот.
Орсег спорить не стал, вздохнул только и не смеялся больше:
– Может и так, может быть… – раздумчиво произнёс он.
А потом, будто вспомнив, улыбнулся и сказал:
– Так не будем заставлять ждать корабль твой, поднимайтесь на борт!
Я махнула Рыбе и Дамэ, чтобы не заботились уж о скудном скарбе нашем, с которым мы тащились по суше, чтобы взяли только коней. Но и коней подняли на борт услужливые рабы с корабля, устроили после в трюме.
Мне же спустили лодку и с почётом отвезли к кораблю. Вблизи он оказался ещё больше, сделанный из добрых просмоленных досок, запах издавал самый прекрасный – кедра и сандрика, высота борта была в пять или даже шесть косых саженей, а ширина нижней палубы оказалась и все десять. То, что издали казалось второй палубой в действительности было настоящим домом, даже дворцом в несколько горниц, убранных самыми лучшими и никогда ещё мною не виданными коврами, резной мебелью и резьба та была диковинная, совсем незнакомый орнамент и дерево – золотая берёза. Ткани наподобие нашего аксамита и дамаста, но и убрусовые занавеси, легко колеблемые ветром, влетающем в открытые окна и проёмы, забранные тонкими решётками. Множество статуэток, красивой золотой посуды, от которой я давно отвыкла и теперь смотрела на всё это богатое убранство, будто перескочила в прошлое, но не своё, а чьё-то более благополучное и счастливое. Меня провели в мои покои – просторная горница-почивальня и при ней ещё несколько для чади. Кровать с золотыми инкрустациями, с пологом, тоже убрана убрусовыми занавесями, накрыта покрывалом из нежнейшего меха белых норок и лис. Прислужницы с поклоном открыли мне сундучки, показывая драгоценные уборы, множество великолепных венцов, ожерелий, серёг, браслетов и колтов, из самых великолепных самоцветов, перлов, из злата и серебра самой тонкой работы, какой я не видала ещё. И наряды из тончайших тканей чудесных сочных цветов с самыми искусными тонкими вышивками.
Я обернулась на Орсега, он лишь посмеивался:
– По нраву ли тебе мой подарок, Аяя?
– Красота и богатство невообразимые, что в Авгалльском дворце только и видывала, – ответила я. – Токмо…
– Погоди, не спеши сказать, чтобы не думал покупать тебя, я и не покупаю, и не думал даже, а то, что я богат, богаче всех на земле, так то тебе и без подарков моих ясно станет, как пройдёшь на корабле хотя бы часть пути и поймёшь, как громадны мои владения, – сказал Орсег, предупреждая мои «токмо». – А чудес в них ещё паче, чем богатств. Скромничать я не буду, мне от рождения и с посвящением была дана Сила, а владения себе я завоевал сам, наследства никто мне не оставлял такого так что горжусь и по праву.
Он улыбнулся, блеснув широкими белыми зубами.
– У тебя есть всё, что нужно мне, может статься, что и у меня найдётся то, что хочется тебе. А теперь… – он обернулся по сторонам. – Теперь ставьте паруса. Ветра вам всегда попутного в паруса надует ветер, и шторма будут обходить стороной и пираты. Только обещай, не забывать слов моих, подумай обо мне, о царстве моём. Как соскучишься, позови, к любому морю, али даже реке или озеру, хоть к малому ручью подойди и позови меня, я и явлюсь. Захочешь, покажу тебе чудеса подводного мира. Всё, что захочешь покажу и всё сделаю, что в моих силах. А захочешь, просто позови, в грустное мгновенье, я развлеку тебя рассказом весёлым, – он улыбнулся, глядя на меня. – Может, поцелуешь за то когда? И не забывай, что всегда готовый твой жених в море-океане.
