– Спасибо, Орсег! – сказала я, повернувшись к нему. – А с поцелуем, чего же годить, теперь и поцелую. В благодарность за доброе сердце и бескорыстие, за предложение твоё и подарки.
И я поцеловала его в большие тёмно-красные губы, горячие и пахнущие солёной водой, от кожи его пахло морской солью и горячей силой, слишком большой для меня, даже жутко, а волосы точно расчёсывали русалки, завивая в кольца и спирали. Он не стал нагличать и раздвигать губы, но зажмурился и прижал меня за талию большой рукой, чтобы подольше прижиматься ртом.
– Не серчай, коли приду когда тайно, без зова поглядеть на тебя, полюбоваться красой твоей чудесной, – тихо проговорил он, отпуская меня.
Направился, было к выходу из покоев, впрочем, открытых теперь, ветерок влетал внутрь и колыхал тонкие занавеси, но остановился и сказал обернувшись:
– Как насладишься волей морского путешествия, сходите на мою родину, погляди, где я родился, где вырос, хотя и переменилось всё за тысячи прошедших лет, но места те же, воздух и дух, даже люди. Может быть, ближе стану к твоему сердцу.
– Где же эти места?
– Команда знает, отвезут тебя. А прозывается Финикия – лучшая страна из всех стран, хотя ты и не согласишься, всякому своя Родина милее всех.
– Спасибо, Орсег. Давно я не видывала щедрот земных и душевных. Коли не смогу полюбить тебя, не обижайся, не держи сердца? Не наказывай за то?
У него в лице мелькнуло что-то, но незлое, спокойное, только грустное немного.
– Не стану. Не думай, Аяя, даже и ревности не будет, я говорил. Не захочешь в мужья, оставь другом.
Я улыбнулась, я, действительно, давно, а может быть, и никогда ещё не видывала таких добрых людей. Я вышла с ним на палубу, он подошёл к борту, протянул мне руку:
– Точно никому привета передать не надо? – он внимательно смотрел мне в глаза, будто хотел проникнуть в глубину зрачков.
Я пожала его большую уверенную ладонь и сказала:
– Некому боле, – вздохнула я. И, подумав, добавила всё же: – Потому и сердце мертво и пусто.
– Негоже. Ты жива, заживо себя хоронить – большой грех. Оживить ретивое надоть, не закрывай душу от мира, впусти воздух, как вот ветер впускают паруса, и взлетишь снова. Сильным много дано и спрос большой, ты только толику небольшую прожила, только первую закалку преодолела, что ж, сдаваться? Надо жить, Аяя.
С этими словами он прыгнул в Царь-море или как сам назвал его, в океан. А я осталась смотреть на медленные дышащие волны, чувствуя, как свежий и плотный морской ветер холодит мне кожу. А ведь давно не чувствовала я ни ветра, ни запахов, ничего…
Ко мне подошёл высокий длинноносый человек с рыжей бородой, но самой благородной наружности и с поклоном спросил:
– Прикажешь отправляться, царица?
– Не зови меня так, – поморщилась я, ничего хуже не было, чем когда прозывали меня царицей.
– Как прикажешь, госпожа Аяя, – с почтительным поклоном ответствовал капитан, а думаю, это был именно капитан.
– Как звать тебя? – спросила я.
– Гумир, госпожа.
– Хорошо, Гумир, отправляемся. На родину Орсега, в Финикию.
Гумир улыбнулся:
– То и моя родина, госпожа.
– И семья есть?
– Конечно, жена, сыновья взрослые. Один на этом корабле со мною ходит, мой помощник над матросами – Силен.
– Стало быть, ты счастливый человек, Гумир?
– В чём считать счастье, госпожа, в имениях или желаниях. По имениям я вполне счастлив, а вот желание ты моё выполнила – домой идти. Так что да, я счастливый.
