Не знаю, о чём надумала Аяя, но, занимаясь сама, взялась и меня и Рыбу снова учить тоже. И этим финикийским идолам и ещё, что узнавала от Гумира, что знал умудрённый годами моряк, но это бы и половина беды, но так ведь и прочим премудростям, что сама знала. И добро бы этого мало было, я-то думал всё, наше образование ещё когда окончено, а то ведь, где в ней и хранилось столько сокровищ этих знаний безмерных, откуда она доставала их, когда и насобирать в свою голову успела, но делилась ими теперь щедро и даже радостно снова начал думать я.
– И на что нам энто всё? – вздыхая, ворчала Рыба. – Жили-жили, ничего не ведали, теперича… и страшновато делается, сколь остается ещё за гранью…
На это Аяя улыбалась удовлетворённо:
– А это потому стало, Рыбочка моя дорогая, что приоткрыла ты сокровищницу тайн и знаний. Чем невежественнее человек, тем увереннее в себе. А теперь иная уверенность в тебя входить станет, что ты сама – безграничная вселенная и заполнить её никогда и ничем полностью не удастся.
Рыба только и вздыхала и, подчиняясь Аяе, благодаря которой после стольких скитаний жила теперь как не все богачки живут, в окружении роскоши, благости и полного безделья, если бы не учёба, вгрызалась в гранит наук, хотя давалось ей это весьма непросто. Мне было легче: мой ум, как сухая губка с жадностью впитывал всё, что вливала в него Аяя. Я не думал и даже ожидать не мог, что в ней, такой с виду маленькой, такой хрупкой, юной, хотя я и знал, что она живёт очень давно, и всё же мы все привыкли больше верить глазам, а не умственным вычислениям, в ней, кого я знал так близко, почти невозможно было вообразить и поверить, что, оказывается, в ней так много знаний и мыслей. Рыба так и говорила:
– Оживает, похоже, касатка-от наша.
Ну что же, от Орсега этого кроме всего остального ещё и такая польза нам оказалась. Хотя и не привык я к царскому житию, но к такому хорошему привыкаешь быстро, а потому разнежился и стал хорошо относиться к подводному чудищу. Хотя и не престал подозревать его в дурных мыслях. А кому ещё, если не мне сохранять бдительность? Орсег, действительно, приплывал к Аяе, и довольно часто, пока мы двигались по безмерному Царь-морю его или как он его назвал, по океану. Бывало, она и не видела, что он тут, он не показывался ей, наблюдал исподволь, не видели и другие, видел только я один, сохранившимися у меня способностями видеть, что скрыто от всех прочих. Приплывал и открыто, и они подолгу разговаривали, и я слышал, потому что и слышать я могу как никто из сущих…
Глава 4. Возвращение и бегство
Арик болел кряду двенадцать дён. И не раны, что я уврачевал скоро, терзали и ослабляли его. Я впервые не мог поднять кого-то быстро, как всегда, несколько мгновений требовалось на это, не больше суток, если целое село или город, и выздоравливали все, а тут… И понимал я, что тоже виноват в том, что Арик так ослабел, и ничего поделать с этим я не мог. Легко вместе биться против общего врага, но когда его не стало, мы снова повернулись лицом к лицу в вечном противостоянии. Не было бы Аяи между нами, может быть, мы и просуществовали бы снова достаточно долго в мире и согласии…
Я приехал в Авгалл на другой день после похорон Могула, и явился во дворец к моей дочери, что теперь осталась при троне своего сына, ещё отрока, Кассиана. Я понимал, как непросто сейчас придётся ей, и хотел предложить свою помощь. Но, кроме того, и получить доступ к страже и пустить её по следу Аяи, одному в такое время, когда всё перемешалось в царстве, когда потоки наших и пришлых людей беспорядочно двигаются по всем городам и весям, перетекая, входя и уходя, не обустраиваясь, искать было бы несподручно.
